Я всегда ответственно подходил к домашним заданиям в школе... Нет, вру. Бывали моменты, когда дела обстояли столь плохо, что за меня брался папа. Он начинал проверять, как я выполнил задания и гонять меня, если ему казалось, что я был недостаточно добросовестен. Но это было потом, в более старших классах. А сейчас я учусь всего лишь во втором. И что же? Мне нужно стать более сосредоточенным? Это и есть мой шанс? Какие глупости! Если человеку все время твердить "Стань хорошим, стань хорошим!", разве он станет лучше?
Я медленно бреду в школу. Хорошо, что иду один, мой приятель Вовка сегодня ушел раньше - он дежурный по классу. Мне бы не хотелось разговаривать сейчас с кем-то. Нужно привыкнуть к моему новому положению.
Сумасшедшая смесь! Я поймал себя на том, что с восхищением смотрю на прошедшую мимо девушку. Ей лет двадцать! Она, конечно же, меня не заметила, точнее, не обратила внимания на мелюзгу, которая едва достает ей до пояса. Вот так всегда. Пока ты мал, девушки тебя не замечают потому, что им не хочется смотреть вниз, когда ты вырос, они не замечают тебя потому, что у тебя на лице прыщи, или потому, что у тебя нос картошкой, или еще по какой-то причине, а когда ты начинаешь стариться, они не замечают тебя тем более.
Дело идет к лету, на деревьях появляется первая зелень. Сегодня жарко, я в белой рубашке, брюках и сандалиях. На левой стороне груди у меня приколота октябрятская звездочка с Вовой-херувимчиком, в руке портфель с книжками.
Мимо пробегает стайка девчонок из второго "б". Они хихикают, глядя на меня, будто знают обо мне что-то такое, чего не знаю я сам. Я иду нарочито медленно, стараясь привыкнуть к себе новому. Я опять опоздаю, и Галина Гавриловна будет недовольна.
Никогда раньше я не хотел вернуться в детство. Для меня детство - не такая уж светлая пора. Наверное, потому, что юность затмила детство в воспоминаниях. Вот в юность я вернулся бы с удовольствием. А тут - восемь лет.
Звонок звенит, когда я только подхожу к школьному двору. Ватага мальчишек, игравших в салочки на школьном стадионе, срывается с места и несется в школу. Я же не тороплюсь. Мне, собственно, наплевать, ЧТО обо мне подумает Галина Гавриловна. Я не люблю ее, она не любит меня, так, терпим друг друга, потому что вынуждены. В прошлом году, в той, взрослой жизни, мы встретились с ней случайно, пытались поговорить, но дальше дежурных фраз о том, где кто из одноклассников коротает свою жизнь, дело не пошло. Мы расстались, недовольные друг другом, а я еще и недовольный собой. Пусть жалуется родителям. Родители, конечно же, будут читать мне долгие нотации, но я привык к ним, привык как к неизбежности вроде ежедневного захода солнца. Или это я сейчас так думаю?
Я захожу в класс с опущенной головой.
- Головлев, - обессиленно говорит Галина Гавриловна, глядя на меня поверх очков. - Ну что с тобой делать, Головлев?
- Расстрелять! - скромно советую я. Класс хохочет, Галина Гавриловна с неудовольствием стучит линейкой по столу.
- Умный какой стал, - она поджимает губы.
Я разглядываю ее исподтишка. Она некрасива и, как я сейчас понимаю, не очень умна. И не совсем на своем месте.
- Садись, - разрешает она, наконец, но обязательно добавляет в спину: - Я буду разговаривать с твоими родителями.
"Разговаривать с родителями, - думаю я, - это все, что вы умеете. Вашего мизерного педагогического таланта не хватает на то, чтобы справиться с таким, в общем-то, послушным мальчиком, как я. Что уж говорить о таком хулигане, как Брынзик? На него вы давно махнули рукой".
Я прохожу на свое место, и мое сердце замирает. Как я мог забыть! Я ведь сижу с девочкой, в которую безнадежно влюблен! Среди мальчишек считается, что если ты сидишь за одной партой с девчонкой, значит, ты наказан так, что хуже быть уже не может. Маленькие глупенькие мальчишки! Я и тогда не считал так, потому что был без памяти влюблен, а сейчас и подавно! Я сажусь на парту и с интересом разглядываю девочку. Ее зовут Валя. Сейчас, с высоты моего возраста она кажется мне обыкновенной девчонкой, не очень-то и привлекательной. Бывают девочки хорошенькие с раннего детства, этакие куколки, а Валя не такая. Я смотрю на ее руки, обнаженные по локоть. Тогда, в детстве, я с ума сходил от цвета ее загорелой кожи. Особенно мне нравились светлые волоски, покрывающие руки. Сейчас же я посмотрел на них совершенно равнодушно. Меня, взрослого мужчину в теле ребенка, не интересуют малолетние девочки.
Валя заметила мой взгляд, повернулась, показала язык и сказала:
- Ну, что уставился?
Я и не подумал отводить глаз. Напротив, я смотрел и смотрел на нее. Она начала чувствовать себя неуютно, принялась ерзать, озираться, покраснела, побледнела.
- Ну что ты? - спросила, наконец, беспомощно, и в глазах ее мелькнуло что-то знакомое, только я никак не мог понять, что именно.
Я отвел взгляд. Десятки раз я отвечал на чей-то настойчивый взгляд пристальным взглядом, и всегда побеждал. Люди смущаются, не знают, куда деться, отворачиваются. И вот я применил такой прием к маленькой девочке... Нехорошо, Юра, нехорошо...