Читаем Абсолютное соло полностью

Ирина, сидя, как и все остальные, на полу, часто моргала, чтоб не задремать, судорожно глотала комки зевков, осторожно поглядывала вокруг… Сергей, казалось, не замечал ее маяты, внимательно наблюдал за скукой, происходившей на сцене.

Большинство же публики совсем, и почти открыто, не интересовались спектаклем. Шушукались, курили, передавали друг другу бутылки с выпивкой, то и дело кто-то вставал, уходил, возвращался, запинался о ноги, извинялся. А актеры, как будто не видя этого равнодушия, то ли самозабвенно, то ли машинально бросали и бросали в зал:

– Остановки, что ли, не будет?

– Да, не будет, вам же сказали!

– Как?

– Так.

– Но куда мы едем все-таки?

– Никуда.

– Как?

– Так.

– Я хочу сойти!

– Хе-хе, забавно…

«Заба-авно», – усмехнулась Ирина и тут же кашлянула, подавившись очередным зевком…

– Вижу, не по душе пришлось, – несколько виновато произнес Сергей, провожая ее домой.

– Честно говоря – совсем.

– Понятно… А ты кого из драматургов любишь? Вообще пьесы читаешь?

– Ну как… Чехова люблю… Розова.

– Чехов, Розов… – В голосе Сергея послышались нотки иронии. – Розов, это хорошо… Но не ими одними театр жив. Некоторые вот ищут новые пути. Чаще всего дерьмо, прости, получается, иногда – удачи. – Сергей громко, как-то решительно выдохнул, огляделся. – Понимаешь, Ирина, зреет нечто такое, нечто грандиозное. Когда оно навалится – Вознесенский будет казаться детским лепетом… Это только внешне так тихо, как… как в больнице в мертвый час. Скоро закрутится… – Он говорил отрывисто, путано, не оканчивая фраз; то ли опасался высказаться определеннее, то ли сам еще не до конца сформулировал мысль, но эта путанность искуплялась голосом – жарким и в то же время глубокомысленным, почти пророческим, от которого мурашки пробегали между лопаток. – Разнесет всю эту нашу кастрюльку с переваренным борщиком… Есть, Ира, огромный свободный мир, другие цивилизации, культуры, миры целые, а мы… Именно – кастрюлька на кухне.

Они шли по темной, до жути пустой улице Декабристов, и Ирине представлялось, что рядом с ней заговорщик, член какой-то тайной организации, и в голове вспыхивали, обжигали и тут же гасились, гасились страхом фамилии «Савинков… Гумилев… Солженицын…». И то хотелось выдернуть руку из-под локтя этого высокого, красивого, но вдруг ставшего очень опасным человека, то – тут же – прижаться к нему крепко-крепко, прирасти, разделить с ним все грядущие испытания, ужасы, беды… И несмотря на то что всё у них в итоге получилось, как и у большинства других, обычных, нормальных – свидания и букеты, свадьба, оставленная в наследство Сергею теткой двухкомнатная квартира, рождение дочки, мелкие, а потом крупные ссоры, развод, встречи по определенным дням из-за общего ребенка, – но ощущение приобщенности к чему-то страшному и героическому, те жутковато-сладостные минуты, когда шли по пустынной улице Декабристов поздним апрельским вечером семьдесят пятого, не забывались ею никогда, не позволяли ей вычеркнуть Сергея из своей жизни, искренне считать его предателем. Ведь перестал он быть мужем – мужем в том смысле, как это слово понимала Ирина, – не ради другой женщины, не из-за пьянства, не из желания быть просто, для веселья, свободным, а ради настоящей цели. И спустя много, слишком много лет он стал победителем.

Однажды, когда Сергей уже уволился из строительно-проектировочного управления, допоздна пропадал на своих репетициях, а Ирина, только-только закончившая институт, сидела дома с Алинкой часто впроголодь и их совместная жизнь дала ощутимую трещину, он пришел домой сравнительно рано – по крайней мере, дочка еще не спала.

Он был слегка подшофе, как-то порывисто прошагал в детскую, сел на кровать прямо в плаще и, словно не замечая стоящую у косяка Ирину, будто бы ее и на свете не было, заговорил с полуторалетней, тихонько играющей перед сном Алинкой:

– Солнце, хочешь, я сказку расскажу?

Дочка посмотрела на него с недоверием – он никогда не рассказывал и не читал ей сказок.

– Я хорошую расскажу. Давай? – продолжал предлагать Сергей. – Про одного мальчика. Будешь слушать?

– Буду. – И она, как взрослая девочка, отложила куклу.

– Это даже не совсем и сказка – это по-настоящему произошло с одним мальчиком много лет назад, но очень похоже на сказку… Мальчик уже давно стал дядей, а все равно часто вспоминает эту историю. Да… В общем, один мальчик, звали его как-нибудь очень обыкновенно. Саша или, как меня вот, Сергей… Да, пусть будет Сережа. Сережа… И вот этот Сережа учился в математической школе, а школа эта была далеко от дома. На другом краю города…

Ирина поморщилась – на днях они вместе смотрели какой-то фильм, и герой там тоже рассказывал историю якобы про другого, а на самом деле – про себя. От Сергея она такого подражательства не ожидала. «Лучше ничего выдумать, что ли, уже не получается?» – даже с презрением подумала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Детективы / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза