Абсолютные миротворцы

Мы неспешно обедаем, болтаем о всякой ерунде, потом я замечаю, что Дана хмурится и вроде бы к чему-то прислушивается. Пора бы разойтись по каютам и как следует выспаться. И проснуться наконец без ощущения привычного страха – меня этот страх убивал на Земле полгода, а Борисыча и Тима – три месяца, всю активную фазу подготовки к операции. Въевшийся в мозг ужас разоблачения. Думал, ничего больше не боюсь на этом свете, но когда появилась цель – научился бояться заново. Мертвецам не страшно: у них нет смысла жизни. Придумай смысл и живи. Но вслед за смыслом придёт и страх.

Дана хмурится снова и отворачивается к приборной доске. Начинает что-то крутить и опять вслушиваться. Прижимает ладонь к виску: типичный рефлекторный жест командира звёздного корабля, совершенно бессмысленный, но все они так делают. У командира на висках датчики интроскопа. Через него ты воспринимаешь корабль, словно живой организм, и этот организм – ты сам. Видишь его насквозь, чувствуешь свою машину, как себя. Не отказался бы я так сливаться с Машей. Мы бы с ней тогда летали, не боясь случайного ветерка. Люблю Машку. Я бы лучше нормальную человеческую женщину полюбил, конечно, но где её взять – вон, Дану уже Борисыч прибрал к рукам. А я кого попало не подпущу к себе, привередливый. Удивительно, что вообще хочу серьёзных чувств – кажется, и меня начинает отпускать полегоньку. Или время лечит, или сегодняшний акт мести подействовал: надежда появилась, надежда… Ты её только сейчас не обломай, дорогой наш командир.

Все глядят на Дану, ждут неприятностей и боятся спросить, какие именно они планируются.

Тим спросил бы, наглости хватит, но опасается, что мы с Борисычем его заклюём. Допустим, мой персональный статус непонятен, зато Борисыч – старший по званию и руководитель операции.

Сам Борисыч слишком влюблён в Дану, сейчас я вижу это отчётливо, влюблён нежно и трепетно, не вполне ещё веря, что способен испытывать такие чувства и на них ответила такая женщина, не доверяя своему нечаянному счастью. Он будет ждать.

А я просто не имею дурной привычки говорить водителю под руку. Даже если водителю это всё равно. Разберётся – скажет.

И Дана говорит:

– Пищим, ребята. Даём пеленги.

Тим напрягается и шипит нецензурное, Борисыч охает, я откидываюсь на спинку кресла и пытаюсь думать. Не получается.

– Если вам всадили «жучка»… – тянет задумчиво Тим. – Значит, что-то подозревали…

Глядит на Борисыча, потом на меня. Нехорошо глядит. Зря ты это, парень.

– Не мне, – Дана грустно качает головой. – Вам, ребята. Он прямо здесь. В радиусе метра.

Теперь уже все глядят на всех. Кажется, я единственный, кто глядит по-доброму. Чего вы злые-то такие, коллеги?

– Современные «жучки» размером с булавочную головку, – говорю. – Может, я его на завтрак съел.

Напрасно я это ляпнул, потому что все дружно упёрлись глазами в меня.

– Дело не в том, дорогой, что ты съел на завтрак, а кто его тебе подсунул, – заявляет Борисыч. – Мы-то с Тимом друг друга контролировали. А ты работал в одиночку.

– Вот именно, – поддакивает Тим.

Гляжу на них ещё по-доброму. Честное слово. Даже стараться не приходится. Мог бы напомнить, что эти двое тоже не всё время были друг у друга на виду, но – зачем? Сами знают. И топят меня. Получается, один из них. Или оба сразу.

Или Дана нас стравливает.

Только этого не хватало.

– Опять пискнул. Странно, промежутки неравномерные.

– Я уверен, что это не я, – заявляет Борисыч.

– А я уверен, что не я, – говорит Тим.

– А я ни в чём не уверен, – говорю. – И вы напрасно такие уверенные. Миссия у нас непростая, с кем угодно могло случиться что угодно.

– Ты сколько баб осчастливил на исторической родине, Казанова? – спрашивает Дана. – Кто тебе инфу продавал? Уж сто процентов не мужик. С кем ты проснулся сегодня? Подумай.

Ничего себе. Трудно меня озадачить, но у Даны получается.

– Не ожидал от тебя, – говорю. – Вот от кого не ожидал, это от тебя.

Смотрю ей прямо в переносицу и вижу: смутилась.

Неужели – она?…

Звериный инстинкт военного преступника рекомендует немедленно пристрелить Тима, потом жестоко допросить Борисыча, выкинуть обоих в космос и разбираться уже по-хорошему с Даной. Когда я её любовника грохну, она станет шёлковая. Не успела ещё к Борисычу привязаться как следует, он только разбудил в ней женщину заново. И мне из этой едва проснувшейся женщины душу вынуть – раз плюнуть.

Пальцем к ней не прикоснусь. Пусть её наша служба безопасности трахает всем личным составом, им положено по долгу службы не брезговать предателями…

Если бы я слушался инстинкта, трупов набралось бы изрядно.

Ничего подобного со мной до войны не было, милейший ведь человек. Я по работе «тракторист», по-вашему – «аттрактор», мастер разработки позитивных образов и влюблению в себя всего, что шевелится. Мне нельзя быть плохим. Для меня кодекс Всемирной ассоциации паблик рилейшнс – закон жизни, а этот кодекс, он вроде клятвы Гиппократа, там главное правило: «Не навреди».