Абсолютные неприятности (СИ)

- Ладно, - говорю. - Тогда расскажи, какое оно было из себя.

Ада ладонью по груди водит.

- Один ужас, Снайк, - говорит. - Паук размером с твою машину. Волосатый такой, четыре глаза...

- И ни в одном - совести, - говорю. - Впечатляет. Я понимаю. Только куда же он девался, такой большой и страшный? В щёлку уполз?

Смотрю, Ада чуть не плачет.

- Не знаю, - всхлипывает. - Был, Праматерью клянусь! А куда девался - не заметила!

- Хорошо, - говорю. - Ну, врубись: ты паука видела в пещере?

- Да, - говорит.

- Так, - говорю. - Выход из пещеры один?

- Да, - говорит.

- Замечательно, - говорю. - Но на выходе стоял я. Что ж твоё оно меня с ног не сбило-то?

Пожимает плечами.

- Ну, - говорю. - Какой следует вывод?

- А, - догадалась, - это колдовство?

- Нет, - говорю, - дорогая. Это тебе приснилось. И именно тогда, когда я отважно и доблестно сражался с колдуном, который позарился на мою машину, ясно?!

Ей, наверно, было здорово стыдно. Разнюнилась, обругала колдуна по-всякому... но я её утешать не стал. Нечего строить из себя героя, если пауков боишься!

Я решил, что паук там всё-таки был. Что Ада только размер чуток преувеличила.

Остаток ночи я проспал на этом сене, а бластер под себя в сено закопал.

Утром я себя чувствовал наипаршивейше; ночью замёрз, как на айсберге, задёргался до головной боли, какие-то кусачие зверушки за пазуху налезли - и злой я был, как самый ужасный местный колдун. Зато и приобрёл способность логически мыслить.

Если и вправду - а на то похоже - колдун украл мою авиетку, то он, быстрей всего, погнал её к себе домой. По идее, всё ворованное домой тащат. Так значит, мы найдём её в подземельях! Я все их поганые норы обшарю, но своё имущество получу обратно. Заодно с пиритом. Так что ж я тут сопли распускаю? Дурак, действительно...

И успокоился. Ровно до того момента, когда вспомнил, что не худо бы позавтракать.

Ну, вывернул карманы. Нашёл кусочек витаминизированного шоколада, пяток таблеток, снимающих жажду, полтюбика джема... Самое большее, до вечера протянуть можно. А дальше-то как? Только подумаю, что придётся тухлую мертвечину жрать, аж тошно становится. Нет уж, дудки. Устроим охоту. Есть же тут какие-нибудь звери?

А тем временем Ада лошадей оседлала. И я сообразил, что верхом на живых тварях не ездил никогда.

Лошадь мне досталась та, что потолще. Как я на неё карабкался - туши свет. А Ада наивно так спрашивает:

- Ты чего, ездить не умеешь?

- Ездил когда-то, - говорю. - Разучился. И зубы-то нечего скалить - это ты во всём виновата. Между прочим, у меня в машине заговорённое оружие было. И бальзам от любых ран. И ещё полно отличных штук. И всё погибло - а ты ржёшь!

Чувство вины - великая вещь, если пользоваться умеючи. Если б Ада не провинилась накануне, обгадила бы меня за мою утончённую манеру верховой езды с ног до головы. А так - ничего, только похихикивает про себя.

Да я и сам понимаю, что смотрюсь, как мешок с фиалками, на той лошади. Но мне совершенно не до смеха было, честное слово! Это вы не представляете, что такое практически вся эта первобытная романтика! Я сам в жизни не думал, что лошади такие неудобные - жёсткие, без всяких амортизаторов, и к тому же ещё приванивают.

К полудню у меня уже было такое ощущение, что меня сутки палками лупили. И я ненавидел эту скотину безмерно, особенно, когда мы нашли колодец, и лошади начали оттуда пить и вдвое раздулись, и ехать стало ещё хуже, если это вообще возможно.

Утешало меня только одно. Когда солнце встало в зенит, на горизонте горы обрисовались. И Ада мне сообщила, что надо поторопиться, тогда мы к завтрашнему вечеру будем на месте.

День прошёл без особых приключений, но запомнился, как кошмарный сон. Я устал, как каторжник в каменоломнях, и был точно такой же голодный. Уже ближе к вечеру я ухитрился подстрелить какую-то ушастую попрыгушку, про которую Ада сказала, что она съедобная. Только раньше-то я не часто охотился, по неопытности с зарядом переборщил чуток... В общем, это существо обуглилось посередине, в нём образовалась дыра, а целыми фактически остались только ножки... Единственное, чего я добился, это безмерное Адино уважение.

- Великолепное оружие! - говорит. - Вот именно колдовское. Настоящая молния.

- Да уж, - отвечаю. - Гром его разрази...

Вечером, на отдыхе, я пристроился жарить этим ножки. А Ада тем временем возилась со своей оставшейся тухлятиной. И букет мы вдвоём распространяли такой, что, по-моему, в округе должно было дохнуть всё живое. Но Аде, конечно, не привыкать, проблемы мои личные...

Мне жрать хотелось ужасно - и я погрыз эти горелые кости, как голодный шакал, обругал последними словами местную фауну и бросил остатки в костёр. А потом лёг спать - глаза сами собой заклеивались намертво.