Абстракция чувств (СИ)

Что ему делать? Сбежать не получилось, потому что ноги окаменели, вросли в пол. Или он мог продолжить стоять и делать вид, что не заметил её, и, может быть, она ушла бы, так и не получив то, зачем пришла. А мог просто повернуться, взглянуть в её проклятые глаза и послать к чертям, но боялся… боялся их. Орехово-карие кружки, наполненные слишком многими чувствами. Понимание, сожаление, сочувствие, прощение, доброта — вот что он мог увидеть, а все эти добродетели от грязноковки — худшее, что могло бы с ним случиться. Уж лучше сдохнуть в агонии от «Круцио», чем заслужить её снисхождение.

Прошла целая вечность, а на деле — минут пять. Она перестала говорить, и теперь он слышал только тихое приближение каблуков.

Раз.

Два.

Три.

Остановилась.

Четыре.

Пять.

Воздух рассёкся от движения её руки, которая медленно и плавно легла на его плечо. Надежда на то, чтобы выйти из себя, прошла где-то в стороне и покинула пределы этого дома.

Она касалась его.

А он просто стоял.

Она слегка потянула за плечо, он наконец-то развернулся, но сделал это слишком резко, отчего она испугалась и сделала пару шагов назад, одернув руку, будто только что обожглась или получила разряд тока. Что это? Страх? В её глазах он заметил новое чувство, оно наполняло её взгляд по мере того, как долго он сверлил её своим. Где же хренова жалость?

Ранее подобное льстило ему и приносило удовольствие. Держать людей в страхе было его маленьким развлечением, которым он тешил своё самолюбие, находясь среди министерских чиновников. Но её страх не приносил ничего, лишь непонятные ощущения, лёгкое волнение и тревогу, вследствие которых появилась мысль, что он не хотел бы, чтобы она его боялась. Но этот бред он отогнал сразу.

Опустив глаза вниз, спешно оценил её внешний вид. Деловой стиль одежды говорил о том, что пришла она сюда не из личных побуждений, а только потому, что это её работа. Ноги, обутые в самые простые и дешёвые лодочки, едва заметно тряслись, рука сжимала ремешок сумки так сильно, что ему удалось заметить капельки пота на указательном пальце, чувствовалось неровное, прерывистое дыхание. Либо ей было настолько страшно, либо она испытывала отвращение не меньше, чем когда-то он.

Через минуту она пришла в норму и, прочистив горло, начала говорить. О Министерстве магии, о своей работе. Он молча слушал и лишь кивал головой, потому что не мог ничего сказать. Да и не хотел. Чем быстрее она закончит, тем быстрее уйдёт.

Она говорила всё чётко, на одном дыхании, как хорошо заученный текст. Иногда отводила глаза в сторону, слегка смущаясь. Её волновал его проницательный взгляд. На слове «куратор» уголки её губ дёрнулись. Это действительно было смешно, и он бы тоже улыбнулся, если бы мог.

Куратор. Посланная министерством следить за ним.

Она заканчивала свой монолог, продолжая стоять перед ним на трясущихся ногах в ожидании хоть какой-то реакции. Но ничего не происходило. Он просто смотрел и хотел понять, о чём она думала. Наверное, о том, что он окончательно слетел с катушек.

А в этом был смысл.

Потому что, когда она, не дождавшись ответа, положила бумажный файл на журнальный столик и направилась к выходу, он почувствовал резкий холод и тысяча мурашек пробежались по его телу. Он поёжился. Огладил предплечье другой рукой, будто от этого могло стать теплее. Она же почти дошла до порога комнаты, а он словно по чьей-то команде сделал шаг вперёд. И стало теплее, но недостаточно тепло, чтобы согреться. Тогда он сделал ещё два шага и ощутил разницу в температуре. Она развернулась вполоборота, мазнув его беглым взглядом, и изогнула бровь. Он вёл себя очень странно, и сам это понимал.

А затем она ускорила шаг и поспешила к входной двери, и он поспешил за теплом, которое она излучала. Когда она миновала дверь, он поймал себя на очень страшной и безумной мысли.

Он не хотел, чтобы она уходила.

Выйдя вслед за ней во двор, он остановился. Происходило то, что он не мог объяснить. Тело в момент перестало различать температуру воздуха, оно горело — и горело изнутри. Будто кровь в венах закипала и плавила все остальные органы. Он зарычал. Она остановилась. А взглянув на него, подбежала на помощь. Он согнулся пополам, не вынося агонии. Но ровно одно её прикосновение заставило боль уйти, сосредотачиваясь лишь в одном месте. Спина. Она разрывалась на части, и он упал на колени, выставляя руки вперёд. Казалось, он чувствовал, как его позвоночник ломался, крошился на маленькие крошки.

Закричал.

Так сильно, как только мог.

Началась суета, его мать выбежала на улицу с угрожающими воплями расправиться с ней, но он сквозь боль выставил руку, жестом показывая, чтобы мама остановилась. Он не мог слышать, о чём они поговорили после, потому что спазмы заполонили весь разум, в висках стучало, а из спины пыталось что-то вырваться.