Абсурдистан

Ребята из ГКВПД, которые прежде отвозили меня на обед к мистеру Нанабрагову, ждали меня в моем служебном «вольво». Кажется, их звали Тафа и Рафа, но это звучит как-то неестественно. Они были умственно отсталые — это уж точно. Всю поездку на Террасу Сево они занимались тем, что обращались ко мне на «ты», как будто я был их приятелем, и болтали о том, как бы выглядела одна юная американская поп-звезда, если бы ее как следует подпоить. Я готов был схватиться за кнут.

Государственный комитет по восстановлению порядка и демократии размещался в бывшем Доме советов на высоком утесе, с которого открывался вид на осьминога Ватикана Сево. Это здание было очень похоже на замок в долине Рейна, и его действительно построили в сороковые годы немецкие военнопленные. Это был явно их стиль. Это было единственное здание советской эпохи, которое не выглядело так, словно на него непрерывно гадили стаи чаек в течение последних пяти десятилетий. На пыльной площади перед этим домом рабочие высекали статую Сакхи Демократа, который в одной руке держал факел, а в другой — крест сево. Его академическая бородка была очень коротко подстрижена, а лицо было сияющим и полным надежды, как будто он только что выиграл билет на бесплатную покупку в «Веке 21».

— Ну что же, по крайней мере, у него в руке факел, — пробормотал я, ни к кому не обращаясь. — Это демократично.

Мистер Нанабрагов показал мне мой кабинет — комнату размером с амбар, в которой было полно темного дерева и стеклянных шкафчиков, где выстроились бутылки с армянским коньяком, — типичная привилегия советского босса. На моей двери была перечеркнута надпись «Министр сево-израильских дел», и кто-то написал по-английски: «Министерство мультикульти». Мистер Нанабрагов указал на двенадцать совершенно бесполезных телефонов, стоявших на моем письменном столе, — их было больше, чем у кого бы то ни было, за исключением его самого, и почти столько же, как у Брежнева (я полагаю, его телефоны работали). Я сказал Нанабрагову, что вещь, которая мне действительно нужна, — это компьютер с выходом в Интернет. Он вздохнул и немного подергался.

— Что-то не в порядке, друг? — спросил я.

— Я сражаюсь с Наной, — ответил он. — Я хочу, чтобы она оставила свою службу в офисе «Америкэн Экспресс» и стала матерью ваших детей.

Я был посвящен в этот спор, когда Нана оседлала меня накануне ночью и мы не пользовались презервативом (какое влажное у нее влагалище, как возбужден мой khui). Она рассказывала мне о простоте своего отца.

— Дети — как пробки от шампанского, — сказал я мистеру Нанабрагову, похлопывая его по плечу. — Их нужно направить в сторону и выпустить.

— Я не понимаю, — признался мой потенциальный тесть. — Почему дети как пробки от шампанского?

— Ладно, добудьте мне Интернет, — заключил я.

Мы собрались в конференц-зале, где не было кондиционеров. Он был украшен покоробившимися панелями из дерева грецкого ореха и огромным флагом сево, на котором был изображен осетр, перепрыгивающий через нефтяную вышку на красно-зеленом фоне: красное означало кровь мучеников сево, а зеленое — цвет американских долларов. Люди, сидевшие вокруг стола, были те же, что и на обеде у мистера Нанабрагова, — за исключением Буби, который отсутствовал по причине отходняка. Они были в белых рубашках с короткими рукавами и серых шерстяных брюках. Их мобильники соседствовали с салатами и стаканами с газированной минеральной водой, а хозяева громко сплетничали на местном языке. Я как будто попал на ланч дамского клуба где-то в стране Синклера Льюиса — если бы не кровавый флаг, висевший над нами, нефтяные вышки, блестевшие за окном, и случайно донесшееся из мобильника американское слово «ПГПВС».

Заседание началось с обзора средств массовой информации. Согласно утверждению мистера Нанабрагова, с тех пор, как началась бомбардировка Горбиграда, Абсурдсвани фигурировал в тридцати четырех блоках новостей, и почти половина из них полностью была на стороне народа сево.

— Би-би-си-один — есть; Би-би-си-два — есть: «Немецкая волна» — есть… — говорил мистер Нанабрагов, слегка подергиваясь.

— А как насчет людей, которые прыгают в ущелье Александра Дюма? — перебил я его. — Как это выглядело?

— Они не прыгают, а съезжают вниз, — поправил меня мистер Нанабрагов. — Кстати, это напомнило мне — вы уже поговорили с Израилем? Потому что на том фронте хорошие новости. Парка, расскажите нам хорошие новости.

Министр культуры, у которого при утреннем свете ясно видны были топорщившиеся волоски в носу, смотрел в окно на тусклые волны Каспия.

— Проснитесь, дедушка, — сказал мистер Нанабрагов. — Расскажите Мише о горных евреях.

Парка Мук вышел из своего утреннего ступора и остановил на мне взгляд своих желтых глаз. Он принюхался, словно определяя, к какому виду я принадлежу.