Абсурдистан

— Ой! — воскликнул я, зацепившись за крошечный холмик, отчего моя лодыжка устремилась в противоположном направлении, нежели все остальное. Тймофей вовремя подхватил меня, пока не случилось непоправимое, и начал подталкивать вперед с грубоватой сельской живостью. — Очень хорошо, Тима, — прохрипел я. — На природе это я буду твоим слугой. Молодец!

— Мимо тех кустов, — направлял нас горный еврей.

Нана вскрикнула, уколовшись о ветку. Я обхватил ее зад, надеясь защититься от коварства зарослей. Покинув наконец-то эту комнату ужасов, мы вышли на грязную дорогу, проходившую под прохладным пологом дубов. Нас поджидал маленький седан «Дэу». За рулем сидел высокий худощавый юноша с копной сальных волос.

— Мой сын Ицхак, — представил его горный еврей. — Единственный сын. Ну, уже езжай, идиот!

Ицхак с непринужденностью тинейджера покатил по грязной дороге. Нана пыталась остановить кровь из пореза на лбу, Тймофей вытаскивал ежевику и другие ягоды из моих волос, и все мы тяжело дышали от усталости и волнения. Я оглянулся на едва заметные железнодорожные пути, на которых все еще стоял поезд «АмЭкс», и подумал, что мир — не самое лучшее место.

Мы погрузились в угрюмое молчание, глядя вперед, на дорогу, и отводя глаза друг от друга.

— Вы бежите в Израиль? — спросил меня Ицхак на том же русском, на котором говорил его отец, — с сильным акцентом. Я с трудом понимал его.

— Я еду в Брюссель, — ответил я. — Нана летит в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк! — повторил Ицхак. — Это город моей мечты.

— В самом деле? — удивился я. — Какой ты хороший парень!

— Забудь об этом, — отрезал Абрам. — У нас есть родственники в Хайфе. Ты хочешь куда-нибудь поехать? Поезжай к ним в гости. Тебе там предоставят бесплатную койку.

— Ты полюбишь Нью-Йорк, — сказал я. — Это все равно что получить целый мир на одном маленьком острове.

— Как я понял, там можно играть в баскетбол с черными на улице? — спросил Ицхак.

— Совершенно верно, — ответил я. — Мне нравится, как вы мыслите, молодой человек.

— Не поощряйте его глупые мечты, — попросил горный еврей. — Несколько раз такое с нами уже случалось: молодые люди уезжали в Лос-Анджелес или Бруклин, женились там на чужих, а через несколько лет уже не приезжали домой даже на Седер Песах. Они не прилетали даже для того, чтобы пописать на могилы своих дедушек. Но, когда им становится плохо с их нееврейскими женами и детьми-полукровками, они бегут обратно к нам. «Папа, папочка, что я наделал? Я покинул свой народ». И мы принимаем их обратно, и целуем их, и любим, как будто они не воткнули нам нож в сердце. Потому что для нас это просто. Раз ты еврей, то, даже если ты сложен и меланхоличен, ты всегда найдешь здесь дом.

— Спасибо за то, что спасли нас, — сказала Нана, положив руку Абраму на плечо. — Вы рисковали вашей жизнью. Мы не скоро забудем вашу доброту.

— Ну а кому же еще было это сделать? — пожал плечами Абрам. — Человек из «Моссада» пришел и сказал: «Еврей в опасности». И мы знали, что именно нужно сделать. Еврей в опасности, так что давайте его спасать. Вот как работает наша мысль.

Я устало вздохнул. Во мне нарастал гнев, гнев человека со все возраставшим долгом. Я попытался так отразиться в зеркале заднего вида, чтобы милый Ицхак увидел мое улыбающееся лицо и приободрился. Он ответил на мою улыбку. Мы проезжали через заброшенную деревушку, населенную исключительно бродячими собаками и пыльными курами в возрасте, не подходящем для деторождения. На пороге своей лачуги безжизненно сидел парикмахер, и слово «Парикмахерская» было неправильно написано на английском, а также на русском и еще каком-то третьем языке — должно быть, тоже неверно. Мы заметили купола трех одинаковых мечетей и острые штыки минаретов, целящихся в безвинное небо.

— Вы ладите с мусульманами? — спросила Нана своим новым, заискивающим голоском. — Вы живете так близко друг от друга.

— Мы чудесно с ними ладим, — ответил Абрам, снимая кожаную кепку и приглаживая волосы. — Они нас не беспокоят, а мы не беспокоим их. Они звезд с неба не хватают, это точно. Вы только посмотрите, как они живут. Эти дома не красили десятилетиями. А это что, рынок? Только репа да редиска — и ничего импортного? Вот погодите — сейчас вы увидите нашудеревню.

— Послушайте, Абрам, — резко произнес я, но Нана толкнула меня локтем в бок.

— Не смей, Миша, — прошептала она по-английски. — Разве ты не понимаешь, что он для нас сделал?

— Сделал для меня, — подчеркнул я шепотом. — Это я еврей.

— Какая разница, почему он это сделал. Меня бы отослали обратно к отцу. И я бы пропустила еще один семестр в Нью-Йоркском университете. Так что заткнись, ладно?

Мы спускались по крутой дороге, засыпанной гравием, по обе стороны которой высились позолоченные советские статуи: гибкие волейболистки и яростные боги бадминтона, отбивающие волан.

— Здесь собирались построить олимпийский тренировочный центр, — пояснил Ицхак. — Но кто-то украл все деньги.