Нана остановилась, дав мне возможность рассмотреть ее блестевшее тело и лицо. Если бы она немного потренировалась, то была бы этакой грудастой спортсменкой. Скажем, пловчихой — я слышал, что большая грудь помогает пловчихам держаться на воде.
— Как вы, наверное, уже слышали, — застенчиво произнесла Нана, — у еврейского народа долгая и мирная история в нашей стране.
— Насколько я понял, — сказал я тоном, который употребляю при флирте, — они ваши братья, и тот, кто
— Вы сказали «они», — заметила Нана.
— Я имел в виду «мы», — уступил я.
— Это же совершенно очевидно, месье Вайнберг, — продолжала Нана. — Моя соседка по комнате в колледже была еврейкой.
— Здесь?
— Нет, в НУ.
Должно быть, у меня был такой бессмысленный взгляд, что Нана ощутила необходимость пояснить, медленно произнося слова:
— Нью-Йоркский университет.
— Да, — прошептал я. — Да, конечно Я его хорошо знаю. Вы выпускница НУ?
— Я закончу его этой осенью, — ответила она.
Я тяжело вздохнул и обхватил руками свой живот — или свой баллон, если хотите. Нана отвернулась и зашагала впереди меня. Я следовал за ней, ошеломленный и испытывающий головокружение оттого, что внезапно оказался так близко от Нью-Йорка, города моих грез. Значит, вот оно как! Еще одна американка, жестоко заточенная в тело иностранки. Может быть, я смогу поехать с ней в сентябре в Нью-Йоркский университет (если к тому времени закончится война). Может быть, генералы, руководящие СИН, уподобившись в своей мудрости Ною, сделают исключение для
Мы начали с эспланады на Террасе Сево, которая с добрый километр тянулась по направлению к сверкающему осьминогу так называемого Ватикана. Хотя время приближалось к ланчу и был рабочий день, на эспланаде прогуливались толпы сево, вдыхавшие нефтяные испарения. Они пытались воссоздать старую советскую ностальгию по «морю», которое здесь представляло собой серые участки соленой воды, плескавшейся у облепленных ракушками нефтяных вышек.
Эспланада главным образом была приспособлена к нуждам граждан от пятнадцати до двадцати девяти, однако дети в наше время тоже быстро созревают. Я был свидетелем того, как пятилетняя девочка с бантом, в платье в горошек, танцует под аккордеон, как старая американская шлюха, в то время как ее родители позируют фотографу, крича аккордеонисту, чтобы он сыграл что-нибудь более живенькое.
Как не похожа была моя Нана на своих соотечественниц! В ней сразу же можно было распознать старшекурсницу американского колледжа, двадцати одного года, решительную и беззаботную, и тело ее явно было знакомо с плотскими утехами. А местные девушки, едва достигшие половой зрелости, были обречены на безрадостную жизнь под контролем беспокойных родственников и глупых мужей. Нане повезло: она покинула бывший Советский Союз как раз вовремя для ее психофизического развития. Ее ожидания были столь же необъятны, как моя талия.
В конце эспланады Ватикан Сево протянул восемь своих щупальцев, пытаясь поймать верующих: трехметровый крест сверкал на куполе, как антенна на спутниковой тарелке.
— Вы должны признать, что он действительно похож на осьминога, — сказал я Нане.
— Я думаю, он скорее похож на яйцо, — возразила она. — На яйцо, которое находится в такой штуке, куда их кладут при варке. Ну, когда заказывают яйца-пашот.
— Такое, как в закусочной, — сказал я.
— Да, как в греческой закусочной, — подхватила она.
— Да, как в греческой закусочной в Нью-Йорке, — уточнил я.
Мы печально улыбнулись друг другу, связанные этим ностальгическим «как», и я протянул свою большую рыхлую руку, надеясь, что Нана ответит на этот жест. Однако пока что она не ответила.
— В любом случае, я сево, нравится вам это или нет, так что мне нужно скормить вам официальную информацию сево. Итак…
В следующие полчаса, пока я оглаживал ее тело жадным мужским взглядом, Нана поведала мне множество фактов о соборе Святого Сево Освободителя. Я постараюсь рассказать читателю основное, но если он хочет получить полную информацию об этой причудливой церкви, смахивающей на осьминога, то может заглянуть в Интернет.