Абуджайская шаль

— Эй, послушайте! Любезная, успокойтесь, не плачьте так! Скажите лучше, что здесь произошло?!

Старуха подняла на него воспалённые красные глаза:

— Макарушку, сыночка моего… — рыдая, проговорила старуха, — убил душегуб, погубил кровиночку мою! За что же наказывает меня господь! Как же жить мне после этого! — и она вновь застонала, тяжело и хрипло раздирая заскорузлыми руками свои жидкие седые волосы.

— Кто? Кто убил его, вы видели?!

— Ох, барин, да что ж вы рвёте моё сердце! Неживой он был, когда нашла я его, ох, за что же горе мне такое! Зачем жить-то мне, если господь ко мне так немилосерден! За что испытание мне такое!

— Послушайте, — теряясь, повторил Николай, — может он жив ещё! Мы вот доктора сейчас приведём! Вы не отчаивайтесь так, он поможет!

Подходя к Дарёне, поджидавшей его на краю поляны, шепнул, неизвестно от кого таясь (старуха более не слышала его, продолжая убиваться):

— Пойдём. Не успокоить нам её, не помочь. Надобно доктора…

Дарёнка с готовностью кивнула, и они быстро пошли по тропинке, продолжая слышать сзади себя вопли и стенания.

Навстречу напуганным молодым людям, по пригорку поднимались не менее встревоженные криками жители Полянки. Среди них решительно вышагивал Дмитрий Степанович с управляющим господином Мюллером:

— Что случилось, Никола? — издалека крикнул встревоженный Дмитрий Степанович.

— Папа! — Николенька испытал огромное облегчение при виде людей, — там бабка Пелагея со своим сыном! Он мёртвый, папа! Бабка говорит, что его убили!

— С сыном?!! — вскинул на него изумлённые глаза господин управляющий, — ну те-с, поглядим…

Дмитрий Степанович ухватил рукой Николеньку, опираясь на его плечо.

— Ах ты, господи! Вот напасть-то! Ты уж ступай домой, Николка! Мать успокой, а не то крики по всей округе, кабы не напугались… да смотри уж, лишнего-то не говори, скажи: не знаю мол, ничего! А я уж сам всё обскажу! — продолжал выкрикивать Перегудов, отходя от Николеньки и торопясь вслед за управляющим. Напоследок махнул, волнуясь, рукой:

— Домой ступай!..

Николенька с Дарёной, проводив взглядом крестьян, уходящих во главе с Дмитрием Степановичем, молча пошли в деревню.

— Как ты думаешь, его и вправду убили? — первым нарушил молчание Николенька.

Дарёнка ответила не сразу. Николенька уж было хотел повторить вопрос, думая, что она не расслышала, как она заговорила:

— Убили, — подтвердила она, — его сожгли.

Николай недоверчиво на неё покосился:

— Ну-у, это вряд ли! Я же к нему походил, на горевшего он не похож! Да и где сожгли-то? Бабка же в лесу его нашла!

Дарёна задумчиво крутила зелёный берёзовый листочек между пальцев:

— Так ведь его давно сожгли, барин. Он в барском доме сгорел, вместе со Старой Барыней и слугами. Помню я Макарушку-то… он, сердечный, вместе с отцом на конюшне барской служил. Так они оба и сгорели в том пожаре. Давно.

Николай вновь с недоверием взглянул на Дарёнку. Но та шла с таким серьёзным и даже строгим выражением лица, что усомниться в её правдивости было не возможно!

Чушь какая! — досадовал на себя Николенька, — слушаю какой-то вздор, ей богу! И тут его осенила внезапная и такая верная мысль, что он даже остановился: да она ж ненормальная! Несёт всякий бред! В лесу какая-то странная случилась, словно напасть хотела…! Сумасшедшая, да ещё буйная! А труп-то увидала и совсем, видать сбрендила! А я-то — хорош! Иду с ней, да как с путёвой разговариваю! Вот ведь дела!.. — и окончательно утвердившись в своей догадке, опасливо глянул на Дарёнку.

— Ты, Дарёна, дойдёшь ли до дому, али проводить тебя?

— Дойду, отчего ж не дойти, — удивилась девушка, — вон и крыша наша виднеется, чай уж здесь не страшно!

— Ну, так и с богом! — торопливо вздохнул Николенька, — а я, стало быть, тоже до дому побегу, а то уж маменька волнуется!

Дарёнка, думая о своём, рассеянно кивнула головой и они, было, совсем распрощались, когда сзади, догоняя их, раздались тяжёлые, торопливые шаги.

— Барин, Николай Дмитриевич!

Спеша и обливаясь потом, их нагонял господин управляющий — Мюллер:

— Прошу прощения, Николай Дмитриевич! Батюшка просит вас тотчас к себе! Извольте пойти со мною, я провожу!

Кивнув девушке на прощание головой, надо признать с заметным облегчением, Николенька отправился вслед за управляющим.

— Что, мальчик, Генрих Карлович? Не удастся ли спасти? Может за доктором послать?

— Какое там! Доктора ему уж ни к чему! Мёртвый он, Николай Дмитриевич, мертвее не бывает…

— Неужто и впрямь убили?!

— Ох, и не говорите, ножом закололи прямо в сердце, да и нож рядом валяется, ещё и не просох от крови!

Губы бедного управляющего жалобно задрожали.

— Что делается, господи, что делается! Не знаю, право, как матери пережить!..

Генрих Карлович судорожно вцепился Николеньке в руку.

— Вы уж помогите, голубчик! Крестьян-то нипочём не заставишь мертвеца в деревню нести, да ведь не оставлять же его здесь! Надобно в дом отнести, обмыть, иначе не по-людски… сейчас носилки какие никакие сделаем, да и снесём Макарушку в деревню…