Проезжали как-то через Полянку по реке Верхнереченские мужики, и случись у одного из них с собою гармонь. Покрытая серым перламутром, с маленькими серебряными кнопками и мехами золотистого цвета, была та гармонь чудо как хороша! Да и гармонист попался знатный. Высокий, голубоглазый красавец-парень такие переливы на той гармони заворачивал, что девки Полянские прямо при первых звуках чувства теряли!
Увидал тогда отец Никон гармонь, да и потерял всякий покой. Пристал к гармонисту: продай, да продай! Ну, парень не больно и противился, как отказать слуге божьему? Скоро сговорились, и драгоценная вещица перешла в руки отца Никона.
Однако при первых же попытках извлечь из гармоники звуки, стало очевидно, что злополучный священник не обладает ни слухом, ни голосом. Это заметили все без исключения, но только упрямый отец Никон отказывался признавать очевидное!
Обладая от природы громким, пронзительным голосом (что немаловажно для служителя церкви) отец Никон свято верил, что этого достаточно для исполнения песен, а всякий извлекаемый из бедной гармоники звук почитал равным божественной мелодии, издаваемой ангелами в раю, нимало не заботясь такими мелочами, как мотив или нотная грамота.
Нетрудно догадаться, что при таком понимании музыки его исполнение сопровождалось дикой какофонией звуков, выдержать которую удавалось не всякому. Потому заслышав пронзительное пение и стенания несчастной гармоники, вся округа в ужасе разбегалась, затыкая руками уши. Сам же отец Никон мог часами, закатив самозабвенно глаза, наслаждаться собственным исполнением.
Не выдержав долго этакой пытки, матушка Евдокия поставила супругу условие, заниматься музыцированием только в саду, поодаль от дома, да и то тогда, когда поблизости никого не имелось, а то де от его музыки у коров молоко киснет.
Отец Никон разобиделся и стал уходить в сад, но как всякому настоящему артисту, ему требовалась публика, и временами он изматывал домочадцев просьбой прослушать его очередное исполнение.
Вот почему услышав издалека начатую речь про чуткость и понимание, матушка Евдокия сурово сдвинула свои неженские брови. Вид её стал так неприступен и строг, что несчастный отец Никон заёрзал на лавке под её тяжёлым взглядом.
— Ну, чего уж ты, Евдокиюшка, право… ну не хочется тебе музыки послушать, так не ходи… Что же насильно искусству не обучишь, коли душа к высокому не лежит!
Но матушка Евдокия неожиданно смягчилась, глядя на поникшего супруга и усмехаясь, тяжело поднялась с лавки.
— Ну, так пойдём уж, коли так… послушаем музыку-то твою! Можно и послушать…
Обрадованный отец Никон суетливо вскочил с лавки и бросился открывать тяжёлую кованую крышку сундука, доставая своё сокровище.
Но не успел он и шагу ступить, как в открытое окно заглянула взлохмаченная чумазая мордочка маленького мальчика.
— Тятенька, гляньте-ка на двор! Там Костюшка с Полинкой коней барских привели! На них утром барин с управляющим в лес заехали в сторону Красных Горок, а теперича кони вернулись, а седоков-то и нет!
Взволнованный отец Никон бросился во двор. Там нетерпеливо переступая копытами, стояла барская кобылка Звёздочка и жеребец Зазнай, повзрослевший Звёздочкин сынок.
— Батюшки-святы! — всплеснула тучными руками за спиной отца Никона матушка Евдокия, — а где же вы милые мои, седоков-то своих растеряли?! Ох, отец Никон, неспроста кони-то одни вернулись, видно новая беда случилась в Полянке!
Дрожащими руками отец Никон принял поводья из рук своих детей.
— Ну-ка, ну-ка, цыц! Цыц, сказано! Раскудахталась! Мало ли чего произошло, а ты уж сразу и бога поминать! Нечего каркать раньше времени! Сиди вон, да за детьми приглядывай, а я пойду, коней отведу в усадьбу, да заодно и узнаю, что к чему…
Путаясь в полах длинной, чёрной рясы, отец Никон удерживая в руках поводья, едва поспевал за барскими лошадками, горделивой рысцой спешащих домой.
Возле самой усадьбы ему повстречался Николенька, задумчиво бредущий со стороны мельницы.
— Барин, Николай Дмитриевич! — окликнул его отец Никон, — не видали вы батюшку своего? Вернулся ли он?
— Право не знаю, — удивлённо вскинул брови Николенька, — я домой заходил лишь утром, а сейчас время к вечеру… уж не случилось ли чего? — встревожено добавил он, вглядываясь в расстроенное лицо отца Никона.
Но тот лишь отчаянно махнул рукой и крикнул подошедшему Сеньке:
— На-ка, лошадей прими! Да скажи, дома ли барин?
— Не возвращались, — солидно отвечал Сенька, беря в руки поводья, — как с утра с господином Мюллером уехать изволили, так по сию пору нет ни того, ни другого!
Волнение охватило Николеньку.
— А не на этих ли лошадях папенька с господином Мюллером на хутор отправились?
Сенька озадаченно оглядел лошадей.
— Эти и есть… сам лично запрягал Звёздочку для барина, а Ёра Семёнович, стало быть, Зазная…
Из окна высунулась Дарья Платоновна.
— Николя! А где же Дмитрий Степанович?
Николенька беспомощно пожал плечами и вместе с отцом Никоном поспешил в дом.