ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Празднование преставления мученицы за веру Янжины Редвайнской — один из самых красочных дней в году. Во всяком случае, здесь — в небольшом городке со странным, едва произносимым названием Ёззишуннен. Толпа радостных, одетых в свою лучшую одежду людей, улыбающиеся счастливые лица, весёлая музыка, под которую так хотелось танцевать, разговоры обо всём на свете — всё это можно было увидеть на этом празднике. Начало сентября, ещё почти жарко — лето ещё не окончательно ушло. На улице почти круглый день светло — даже ночью. Листья на деревьях ещё совсем зелёные, яркие, словно бы в июле или августе. Летом всё ярко, всё красиво, всё ослепляюще… А сегодня — день совершенно особенный. Женщины пекут вкусное угощение — запах свежеиспечённого печенья вряд ли кого-то может оставить равнодушным. Маленькие мальчики и девочки стараются стащить из-под носа своих матерей и бабушек хоть немного сладостей, которые приготовлены на вечер. Люди стараются забыть о своих тревогах и проблемах хотя бы на этот день — наряжаются в свою лучшую одежду, готовят угощение, которое им по карману есть лишь один раз в год, на праздник памяти мученицы Янжины. Все здороваются друг с другом, приветливо улыбаются, кланяются. Весь народ стекается на главную площадь, где уже танцуют и поют бродячие музыканты. Стонали смычки и пели свою тоскливую песню струны, но флейты, гобои, свирели снова начинали играть отчаянно радостную мелодию, от которой так хотелось танцевать… На ярмарке можно было очень многое купить — и шикарные разноцветные ткани, и покрытые глазурью пряники, и острые кинжалы, и другое холодное оружие, с самыми причудливыми рукоятками, из которых Константину Райну больше всего понравился один стилет с клинком восьми-девяти дюймов длиной и с рукояткой в виде змеи, и глиняные свистульки, которые, пожалуй, так понравились бы Вейча и Монтаганем, и фарфоровые куклы в атласных пышных платьицах, одна из которых могла бы, пожалуй, понравиться той же Монтаганем или самой маленькой из команды пиков, четырнадцатилетней Катрине Джонс, и разноцветные моточки ниток для вышивания, которые так понравились Мире…

Стук каблуков, шелест юбок, радостные крики маленьких детей, громкая музыка на площади, страшная давка — вот что такое был Янжинин день. Это был праздник, равных которому в Ёззишуннене не было. Это был единственный день в году, когда городок Ёззиншуннен сверкал яркими красками, словно сошёл с детского рисунка. Торговцы украшали вывески своих лавок цветами — поздними цветами, которые, может, несколько менее яркими, нежели те цветы, которые распускались в июле, но их краски были куда более насыщенными. Тёмно-бардовые, ярко-алые, тёмно-оранжевые, тёмно-синие… Эдуард чтил память святой Янжины, и, когда он был жив, их дом всегда был украшен цветами на день празднования её памяти. Константин никогда не был особенно религиозен. Но он всегда бегал нарвать цветов перед днём празднования памяти святой Янжины. Как бы Эдуард сумел набрать цветов для украшения дома самостоятельно?

Вспоминать брата больно. Всё в нём — его полугрустная, полуласковая улыбка, его растрёпанные волосы, его усталые глаза, смотревшие всегда с таким пониманием — было дорого Константину Райну. Говорят, мёртвых нужно отпускать, иначе они никогда не смогут быть упокоены… Трефовый туз не мог отпустить. Ему страшно, почти необъяснимо страшно хотелось мести — до слёз, сковывающих горло и мешающих произнести даже одно слово, до боли, убивающей доброту, милосердие и сострадание, до ненависти, сжигающей душу и сердце… Эдуард Райн был мёртв. Это та мысль, в которую сначала Константин всё не мог поверить, всё думал, каждый раз, когда случалось что-то, что вот-вот — придёт и расскажет всё старшему брату, а тот усмехнётся мягко и посоветует что-нибудь… Но… Эдуард Райн был мёртв. Теперь это ничто не изменит. Да, месть тоже. Но сострадание и милосердие — и подавно. Константин когда-нибудь обязательно отомстит, и злорадно усмехнётся, не без радости в выжженном сердце наблюдая за тем, как рушится жизнь того, кто посмел забрать у него Эдуарда.