ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Там пусто и тихо. И лишь одна одинокая фигура виднеется на холме — тёмная фигура человека словно окидывает все эти просторы свысока, словно что-то, подчинённое ей… Словно некий властелин надвигающейся тьмы стоит он на некотором своём постаменте и оглядывает владения, подчинённые лишь ему одному… Оделис сама не знает, почему ей в голову пришло именно это сравнение — оно скорее должно было бы появиться в голове у зачитавшейся легендами Эрны, утончённой Леонризес, впечатлительной Аделинд или романтичной Миры. Но не у Оделис Линдслей. Червовая восьмёрка никогда не верила во всю эту чушь.

Вероятно, всё дело было в том, что она сейчас наговорилась об этих проклятых легендах с Леонризес и Эрной. Зря она вступила в этот разговор, всё-таки! И ещё более зря — ушла от них. Почему-то сейчас ей становится очень страшно. Она не знает, кто этот человек, не знает, чего он хочет, зачем находится здесь. А, быть может, дело ещё в том, что прямо по направлению к ним плывёт тёмная грозовая туча. Тёмная одинокая фигура, сильный холодный ветер, неласковое и неспокойное тёмное небо — это всё навевало какие-то дурные предчувствия. Смешно — Линдслей никогда не верила предчувствиям. Те всегда обманывали её.

— Кто вы?! — кричит Оделис, не смея сделать даже шага по направлению к этому неизвестному мужчине. — Кто вы такой, сэр?!

Зачем Линдслей выкрикнула это? Она совершенно не понимает, для чего ей это было нужно. Человек стоит спиной к ней. Стоит, даже не шевелится. Всё так же смотрит на синеющие верхушки деревьев, на небо… И тогда, когда Оделис Лиднслей уже кажется, что перед ней лишь фигура, созданная из старой одежды и сухих веток местными ребятишками и предназначенная лишь для того, чтобы пугать людей, случайно вышедших сюда ночью, он оборачивается.

— Подойди! — усмехается мужчина ей в ответ. — Зачем ты боишься меня? Я не сделал тебе ничего дурного!

Она подходит. Ступает медленно, осторожно, как-то не слишком веря словам этого странного человека. Почему-то она его сильно боится. Кто он был такой, раз заставлял её так сильно бояться его? Казалось, он едва держится на ногах — такою слабостью от него веяло. И в то же время — он стоял. Какая-то невероятная, необъяснимая, невозможная, немыслимая сила исходила от него. Какая-то тьма чувствовалась в нём.

Линдслей старается хоть как-то отвлечься от своего страха. Она старается получше разглядеть его. Перед ней стоит высокий худой человек, болезненно бледный, с тёмными синяками под глазами, в руке его окурок сигареты — мать всегда говорила Оделис, насколько курение вредно, девушка никак не может понять тех, кто берёт эту отраву в руки, — указательный палец пересекает тонкий шрам. Одет он в тёмное поношенное пальто, а на его плече…

— У вас на плече — следы ото мха, — замечает девушка тихо. — Откуда? Здесь нигде не растёт мох. Я знаю.

Он кривит губы в усмешке. Не улыбается, не смеётся — именно усмехается. Почему? Это почему-то заставляет Линдслей практически отшатнуться от него. Должно быть, это не слишком вежливо по отношению к этому человеку. Плевать. Она не Леонризес. Она не обязана быть всегда вежливой.

— Вы можете перемещаться очень-очень быстро — мгновенно переноситься из одного места в другое… — бормочет девушка как-то слишком уж осторожно. — Очень мало кто это может, сэр.

Он вздрагивает словно от удара, с какой-то необъяснимой болью смотрит на неё. Словно она причинила ему боль своими словами… Странно — Линдслей не сказала совершенно ничего такого. Она даже была вежлива — ей это удалось, хотя от страха девушка и думала, что скажет что-то довольно грубое… Ей совершенно не за что себя винить в том, что он так болезненно дёрнулся от её слов.

— Я сильнее, чем ты, девочка, — усмехается человек почти грустно. — Я многое могу, девочка… Очень многое…

Она верит в это. Разумеется — верит… Разве возможность перемещаться из одного места в другое за считанные секунды — мох на его плече был ещё совсем свежим, словно он запачкался ещё несколько минут назад, — не была тому подтверждением? А если человек умел делать это, он, конечно же, был способен и на многое другое.

— Подойди ближе! — говорит он почти властно. — Подойди и дотронься до моей руки, маленькая девочка-медиум…

Он засучивает правый рукав — только сейчас Лиднслей видит так же то, что кисти обеих его рук сильно обгорели. Странно — когда она смотрела на него, когда заметила мох на его пальто, она не видела этих страшных ожогов… Оделис осторожно, с каким-то почти суеверным ужасом дотрагивается до его искалеченной руки, очень аккуратно касается своими пальцами его худого запястья — той тонкой полоской кожи между обгоревшей кистью и рукавом чёрного пальто…