ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Впрочем, случится и случится. Мария совершенно не боится этого. Подумаешь! Может быть, она погибнет из-за этого — но, в конце концов, никто не вечен. Она всегда это знала. Что поделаешь, если ей суждено помереть из-за такой ничтожной глупости, как поцелуй с тем странным парнем? Ровным счётом — ничего. Девушка всегда знала, что помрёт она как-нибудь… Ужасно глупо. Оставалось надеяться лишь на то, что гибель её будет не только глупой и нелепой, но ещё и хоть самую капельку красивой. Хоть самую ничтожную малость…

Что такого было в этих снах? Да ничего особенного.

Это были совершенно такие же сны, которые приходили к ней по ночам и раньше. Разве что с большим количеством самых разных деталей — от цвета волос или глаз до какого-нибудь мелкого шрама на левой руке. В некоторых из этих воспоминаний у неё был мелкий шрам, словно от небольшого и очень давнего ожога, на левой руке — между большим и указательным пальцами.

Это были совершенно такие же сны, которые снились ей много лет подряд и раньше — с самого детства. Разве что раньше всё в этих снах расплывалось, она не слышала ни имён, ни названий местности, не видела ни лиц, ни обстановки — лишь чувствовала ту атмосферу, ту обстановку. И это казалось ей таким родным, таким нужным… Удивительно родным и нужным! Она не любила так ни Землю, ни тот сказочный мир Осмальлерд, не чувствовала их столь же родными и необходимыми — только те места, тех людей, которые были в её странных снах…

Так странно и необъяснимо нужны — словно бы когда-то у неё была совсем другая жизнь, а потом она просто взяла и переродилась, оказалась в этом теле, дочери Теодора Траонта и Кассандры Фаррел… Странное, необъяснимое чувство… И в то же время Мария не имела ни единой причины не верить в это.

Девушка присаживается на подоконник и тяжело вздыхает. Земля нисколько не была дорога ей. Это просто был один из тех миров, где она могла путешествовать, но… У неё никогда не было дома. И это, наверное, многие из людей сочтут страшным. Для неё же это страшным никогда не было. У неё просто никогда не было места, куда она бы всегда смогла вернуться. Это место не было уничтожено, с ним совершенно ничего не случилось — его просто никогда не существовало. Мария сама усмехается своим мыслям — должно быть, многим они казались странными, например, Алу эти мысли точно казались странными, о чём он всегда говорил, но для неё это было действительно так. Фаррел опирается спиной на стену и прикрывает глаза, чтобы снова увидеть те странные сны, которые уже казались для неё такими необходимыми…

Всё, что девушка могла увидеть сейчас, когда она закрыла глаза и погрузилась в ставший уже привычным ей сон — это то высокое застланное тучами серое небо… Она, пожалуй, обожала смотреть на это — на нечто холодное, недосягаемое, манящее… И скалы — неприступные, огромные, тёмные, словно таинственные великаны, что созданы самой природой… Здесь шумел ветер. Он словно бы врывался в то огромное пространство, в котором она сейчас находилась, словно дикий зверь завывал, бросался, почти кричал… Если бы на её голове был какой-то головной убор, он обязательно бы полетел в сторону… Порывы ветра словно накидывались на неё, будто бы пытаясь чего-то добиться… И скалы — эти темнеющие каменные глыбы — словно злорадствовали.

И это до сумасшествия нравилось ей — это злорадство, эта кичливость… Она чувствовала себя здесь абсолютно, совершенно, невозможно счастливой. Это было именно то место, которое ей нравилось, даже учитывая то, насколько оно было опасным для неё — вероятно, именно здесь она могла погибнуть… Это было одно из самых невозможных мест во всей вселенной. Наверное, именно это в нём и привлекало Марию…

И было как-то до невозможности тоскливо… и прекрасно. Темнеющие очертания могучих скал, местами тёмное, местами светлое серое небо, упрямый и сильный ветер, порывы которого ужасно мешали дышать… Мария чувствовала под своими ногами тёмные огромные камни, на которые она, вероятно, не так давно забралась — должно быть, это удавалось ей с трудом, она чувствует боль в подвёрнутой ноге, а оцарапанные руки её саднят… Волны бьются о скалы — порой, до неё долетают те капельки воды. Это было прекрасное ощущение — полной свободы, полной власти над самим собой, полного контроля… Накрапывал мелкий дождик, а она всё стояла, всё смотрела вдаль — на это бескрайнее суровое небо, на эти бушующие волны, чувствовала, как порывы ветра бьют в её лицо, как растрепались её волосы… Она чувствовала себя уставшей, измождённой, выпитой досуха, её руки были все исцарапанны и исколоты, её волосы грязными мокрыми прядями прилипали к лицу и шее, одежда была тяжёлой, драной и насквозь промокшей… Уставшие ноги ныли и едва держали её, а губы были разбиты. Она ещё никогда в жизни не чувствовала себя так ужасно, как в этом сне — сне, где болевшее её запястье было перемотано какой-то старой грязной тряпкой… Ветер завывал и бил её в лицо, волны шумели, разбиваясь о темнеющие скалы, а она просто стояла и смотрела на это грозное уставшее небо…