ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Арнольд заглядывает в его глаза. Ярко-голубые, живые, льдистые… Не тускло-серые, почти неживые — как у него… Смотреть в них — глаза этого упрямца — так больно… Так невыносимо стыдно! И ужасно горько… Быть может, всё потому, что этот пленник — измотанный, избитый, жутко уставший, но всё такой же упрямый — его сын? Мальчишка, которого он пытает сейчас… Обессиленный, измученный, истерзанный — но несломленный. Это почему-то несказанно льстит ему и пугает одновременно. Все ломались в его руках. А этот глупый мальчишка — ещё до сих пор стоит на своём, ещё до сих пор не боится его, бросает ему — человеку, которого столько людей боялось — вызов. А он — не боится… Этот глупый мальчишка с наглыми ясными глазами. Уже не малый ребёнок, которым он — Арнольд — его помнил. Но ещё такой мальчишка…

Он стоит на коленях. Они — все, кого он когда-либо хотел сломать — почти все стоят на коленях. Почти все. Некоторых даже на колени ставить не приходилось. Людвига Баттона, например. Или Горация Бейнота. Или Франка Роджа. Впрочем, были и те, кто не сдавался довольно долго. Теодор Траонт, например. Глупый, упрямый мальчишка. Но образованный. Обученный и этикету, и политике, и магии. Из достаточно влиятельной семьи. Он бы никогда не сумел его отпустить. Теодор Траонт был слишком важен для его планов. Возможно, лишь одна Джулия Траонт, сестра Теодора, знала о древности больше, чем сам граф.

Арнольд Прейер усмехается. Одиночества он когда-то, действительно, боялся — как и многие люди. Но потом… Гордыня вела его всё дальше, заставляя идти по головам, заставляя оставлять людей, что были ему некогда бесконечно дороги. Впрочем… Были ли они ему хоть когда-нибудь дороги, если он был способен забыть о них?

Арнольд Прейер про себя тихонько замечает — он никогда не боялся одиночества так, как боялись остальные. Оно его настораживало, он пытался его избежать, но… Оно всегда следовало за ним по пятам во всех его замыслах, чтобы мужчина смог приучиться его просто не замечать. Потребовались годы. В детстве, потом в юношестве, потом в молодости. И сейчас — в данный момент — он одиночества уже совершенно не боялся…

Он привык быть один.

Во всех мирах нет ни одного человека, что был бы бескорыстно готов прийти ему на помощь.

Разве это не достойная причина для того, чтобы выучиться лгать?

Человек, что назвал себя бароном, привык к одиночеству…

Очень жаль, что этот мальчишка не понимает этой простой истины. И одновременно — ужасно хорошо то, что он не понимает… Арнольд Прейер смотрит на него с какими-то странными чувствами, а потом торопливо выходит из комнаты, жестом что-то объясняя палачу. Мальчишка вряд ли мог понять, что одиночество в случае его отца было совсем не карой. Оно было избавлением.

Гордыня…

На что она может толкнуть?

На что может толкнуть желание неограниченной власти?

Может ли оно заставить человека предать всё, что ему дорого?

Может ли оно заставить человека предать любовь?..

Комментарий к II. Глава тридцать третья. Ложь.

Канцлер Ги – Песня о мертвой долине

========== II. Глава тридцать четвёртая. Жалость. ==========

Устав от бесцельных драм,

Скучая бесцветным днем,

Я был так наивно-прям,

Надумав сыграть с огнем;

Отдав многоцветье тем

Осеннему блеску глаз,

Я думал о том, зачем -

Зачем Бог придумал вас -

Тех, кто сводит с ума

Без улыбок и слов,

Стоя рядом и глядя

В окна небес;

Кто вливает дурман

Без вина и цветов,

Отравляя без яда

Хрупких принцесс.

Сюрпризы осенних дней -

Кровь носом, а дождь стеной.

Дворами, что потемней,

Я тихо иду домой,

И в переплетеньи жил

Ответ не могу найти:

Зачем же господь судил

Стоять на моем пути

Тем, кто сводит с ума

Без объятий и снов,

Кто играючи сносит

Голову с плеч,

Тем, кому ерунда

Потрясенье основ,

Кто не ждет и не просит

Спичек и свеч.

Качаясь в цепях моста,

Смеясь на руинах стен,

В надежде на чудеса

Я вновь получил взамен

Бессонницы легкий люфт,

Угар воспаленных глаз -

И все-таки я люблю,

По правде сказать, лишь вас -

Тех, кто сводит с ума,

Не касаясь души,

Растворяясь в дожде

Под конец сентября;

Кто уходит впотьмах,

Невидим, неслышим,

Оставляя лишь тень

В свете злом фонаря.

Наверное, наиболее легко для человека — быть милосердным, жалостливым, добрым к тем, кто его окружает. Это ведь так мало — просто высказать своё участие… Это ведь так просто — показать, что судьба того, кто находится рядом с тобой, тебе не безразлична. Разве это отнимает так много сил — просто сделать шаг навстречу дорогому тебе человеку, сказать пару самых обычных ласковых слов? Разве это занимает так много времени? Разве это так трудно?