Деифилии уже нет. А Драхомир уже никогда не будет прежним. Асбьёрн и Танатос называли демона Миром. Наверное, в этом был свой смысл… Этот демон мог быть целой вселенной для них всех. А для него целой вселенной была Деифилия. Барду было страшно. Страшно, что он когда-нибудь увидит сломленного Драхомира — сломленного лучшего друга. Страшно, что он может никогда его больше не увидеть. Что он и умрёт вот так — в одиночестве. Без своих друзей. Без любви — у него её никогда не было. Он не позволял себе любить, потому что знал, что тогда ему придётся выбирать между любовью и друзьями. Он заранее выбрал друзей. И никогда не жалел об этом.
Он всё бы отдал за возможность всю свою жизнь провести вместе с теми людьми, которых всех вместе гордо величали Сонмом Проклятых.
— Как? — удивляется девочка. — Вы видели такую помолвку?
Она бежит за ним. Боится не поспеть. Не привыкла. Не привыкла ходить так часто и так много. Привыкла сидеть у себя в крепости и вышивать глупые картинки. Куда ей — угнаться за Йоханом? Даже за больным, искалеченным. Он привык ходить быстро. Почти бежать. И пусть он сильно хромает — миловидной Елисавет ни за что за ним не угнаться, если Йохан решит идти достаточно быстро.
— Да. Видел. Это давно было.
Так давно, хочется сказать ему, что та женщина уже давно умерла, а демон в тюрьме. Так давно, что ни осталось в живых ни одного больше, кроме самого Йохана, свидетеля той помолвки. Так давно, что сам Отступник теперь стар, уродлив и болен. А тогда, тогда он был молод, красив и почти что здоров. Он был на самом деле счастлив. А теперь, должно быть, умрёт в совершенном одиночестве. И никто не положит цветов на его могилу, если таковая будет. Никто не будет и знать, где будут покоиться останки одного из героев — или злодеев — прошлого. Никому не будет до этого дела. И, наверное, это хорошо.
— И каково это? — спрашивает Елисавет. — Расскажите! Пожалуйста…
Йохан осторожно касается пальцами перстня. Того — красивого, с ярко-алым рубином. Единственная вещь, которая осталась ему от былых времён. Перстень с руки Драхомира — последнее, что тот успел передать ему перед тем, как приговор вступил в исполнение. Вещь, за которую потом Киндеирн долго сверлил взглядом Йохана. Барду было жаль старого владыку Лантаргарда. Какой бы тяжёлый характер ни был у старого демона — сына он любил.
— Того демона звали Драхомир… — тихо произносит Йохан.
От произнесения этого имени почему-то становится немного легче. Будто бы какой-то страшный груз свалился с его плеч. Будто от того, что какая-то девчонка будет знать его историю, ему станет легче. Но, почему-то, действительно, становится легче. И он рассказывает всё о той помолвке — о красивом платье Деифилии, о целом океане живых цветов, об улыбающихся глазах Драхомира, о хмуром маленьком Асбьёрне…
Он рассказывает ей то, что когда-то было его жизнью. То, что до сих пор остаётся его жизнью.
Комментарий к II. Глава тридцать шестая. Скорбь.
*Канцлер Ги – Видение Сети I
========== II. Глава тридцать седьмая. Свобода. ==========
Суета отдаляет нас друг от друга,
Оплетая все мысли паутиною липкой,
Оттого порой бывает трудно
Различать меж малым и великим…
Суета — это клетка для жертв гипноза,
Хотя её двери настежь открыты,
Только мало, кто из нас находит
В себе силы, чтоб ее покинуть.
Превозмогая спазмы и судороги,
Волны отчаяния, вспышки безумия,
Я разрываю липкие путы
Ядовитого, скользкого спрута
На пути в мир незыблемых истин,
Где каждый поступок осмыслен,
По ту сторону ада и рая
Я свободна, я начинаю разбег.
Откровения, ждут тебя словно птицы,
Что готовы вспорхнуть с заснеженных веток.
Не спугни их грубою бессмыслицей,
Ведь они боятся суеты.
Мне осталось ещё несколько шагов
В сторону открытых дверей,
Только б вырвать голову из тисков,
Прочь из тесной клетки поскорей!
На просторы полей, на волю,
К безграничному синему морю,
К диким травам, к неистовым волнам,
Над грозою, над вспышками молний,
Быстрее, чем пламя и ветер,
Уже почти со скоростью света,
В направлении лунных приливов
Отрываюсь я от земли-и-и…
Бежать от жестоких симптомов невроза,
От игр без правил, от спектаклей постылых,
От этой утомительнейшей прозы,
Надоевшей мне до тошноты.
Сквозь анфилады бесчисленных комнат,
По коридорам душным и тёмным,
Вдоль шоссе, уходящего в небо,
Через сад, засыпанный снегом,
Парк, пустырь, нет дороги назад,
Дальше — взлётная полоса.
Оттолкнуться и чувствовать пламя
Искры звезд у меня под ногами-и-и…*