Ачайваямская весна

Второй сын Ивана Ивановича выходил из матери долго. Кутевнаут терпела два дня, пока сын не решился показать людям голову. Старухи, помогавшие роженице, зацепили мальчика под мышки и вытащили его. Роженица погрузилась в сон и не чувствовала, как ее обмыли и переложили в полог под теплое, ласковое одеяло. Она проснулась от сильного голода. Возле нее, под рукой, попискивал новый сынок.

— Вувуна (камешек)… — прошептала спекшимися губами Кутевнаут.

— Во сне имя нашла? — спросил Вантулян, глядевший с улыбкой на жену.

Женщина в знак утверждения прикрыла глаза.

Мальчик родился беспокойным — не хотел спать. Его тоненький голос все время вплетался в голоса людей яранги Вантуляна. Он не прекращал плакать даже тогда, когда Кутевнаут давала ему грудь. И не хотел есть. Он ел так мало, что у Кутевнаут распирало грудь, и она даже с облегчением позволяла своему старшему сыну и соседским детям высасывать молоко, нужное маленькому.

Маленький Вувуна не рос, как другие. Он день ото дня оставался таким же сморщенным и крошечным, как и в день рождения. Кутевнаут раскрывала его и смотрела на то, как он дергает крошечными ручками и ножками, морща старческое личико.

— Ешь, ешь, — шептала она, засовывая в кривящийся ротик сосок. Молоко стекало тяжелыми каплями, и мальчишка проглатывал его давясь, но не сосал сам.

— Вот как надо! — кричал из-под руки Кеулькут — его старший брат. Шалун хватал грудь и так крепко присасывался, иногда прихватывая сосок зубами, что Кутевнаут вздрагивала.

— Не Вувуна пришел, — решил наконец Вантулян. — Надо искать, кто пришел.

— Правда, правда, — подтвердила сестра покойного Ахалькута. — Завтра будем другое имя искать.

Искали имя ранним утром. Вантулян, проснувшись и сидя еще в теплом пологе, смотрел, как снаружи привязывали священный камень от гычгый-гыргыр к длинной жильной нитке. Его тетка взяла нитку за конец и подняла камешек над землей. Она подождала, пока камень не перестал раскачиваться, и спросила:

— Кто пришел? Тентынкевев пришел?

Камешек оставался неподвижным.

— Может быть, Райнынкаван пришел? — спросила другая женщина. — Мне снилось, что Райнынкаван пришел!

Камешек не двигался.

— Куймериль пришел?.. Нет…

— Похетке пришел?.. Нет…

— Эвьява пришел?

Камень вздрогнул и стал чуть заметно раскачиваться.

— Эвьява пришел! — зашумели женщины со смехом.

— У этого лицо такое же длинное, как у Эвьява.

— Тоже был с узкими бровями, Эвьява…

— Мне во сне кто-то снился, не разглядела хорошенько — теперь вот вижу — Эвьява…

Тетка Вантуляна взяла на руки младенца и ловко развернула его.

— Эвьява, — обратилась она к мальчику, улыбаясь во весь рот.

Младенец задвигался и тихонько заплакал.

— Эвьява, не плачь, маленький, теперь мы знаем, кто к нам пришел, и будем тебя правильно называть… Это он долго плакал и теперь улыбаться не может, — твердила свое тетка, — если бы его сразу назвали Эвьява, он бы улыбался…

Женщины ошиблись. Это пришел не Эвьява. Мальчик по-прежнему хирел с каждым часом. Появилась новая беда. Его маленькие черные, полные муки глаза стало затягивать легкой белой пеленой. Мать каждый раз, как он раскрывал глаза, стирала пелену мягкой шкуркой, намоченной в теплом чае. Ничего не помогало. Мальчишка просыпался со слепленными веками.

Кутевнаут уже перешла ту черту, когда скорбь причиняет боль.

— Уйдем с этого места, когда он умрет, — предложила она Вантуляну, — плохо здесь.

Тог согласился:

— Уйдем.

Жизнь шла своим чередом. В парнишке она уже едва теплилась.

В гости приехал старик Ой-е.

— Почему такие белые глаза у вашего сына? — спросил старик, располагаясь в пологе отдыхать.

— Болеет, — коротко ответил Вантулян.

Утром гость проснулся и сообщил:

— Я далеко ходил во сне… Я людей верхнего мира издали видел… Они мне сказали, что это Илькутки пришел… Ты Илькутки? — обратился он к младенцу…

Синий младенческий ротик искривился и зачмокал.

— Пускай Илькутки, — равнодушно согласилась Кутевнаут, всовывая сосок в этот маленький синегубый ротик. — Наверное, он нашего гостя любит — сам сосет.

Малыш наелся и уснул. Скоро он опять потребовал есть.

Кутевнаут кормила его и не могла надивиться перемене.

— Сам сосет, — сообщила она Вантуляну, когда тот вернулся из стада.

— Илькутки — это такой старик был, — вспоминал Вантулян, лежа с женой в пологе. — Совсем слепой был старик. Глаза у него белые-белые были. Когда я выходил наружу из яранги, то он меня всегда подзывал, всегда спрашивал: «Это ты, сынок, вышел?» Я ему отвечал: «Это я, Вантулян». — «Отведи меня в ярангу», — просил. Я его всегда в ярангу провожал. Всегда его к нарте приводил, когда кочевали… Любил он меня… Может, теперь наш сын живой останется, только слепой будет…

— Пускай слепой останется, только бы он жил, — горячо проговорила Кутевнаут…

Мальчик не ослеп. Он набирал силу с каждым днем. Он как будто родился заново.