Шелухин прилетел к нам из Днепропетровска этой же ночью, и не для того, чтобы устроить нам разнос. У полка более 140 подтвержденных сбитых, да, в последних боях мы теряли машины и людей. Но мы штурмовали танковую дивизию на «ишаках». Он — пожилой мужик, умный, хороший комиссар, но безнадежно отставший от реальности. «Заполнить пространство, постоянное наблюдение, личное мужество, показ примера наземным частям.»
— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?
— Представьтесь.
— Младший лейтенант Суворов, старший летчик первой эскадрильи. Здесь собрались остатки некогда лучшего полка Одесского округа, и я не побоюсь сказать, что и лучшего полка ВВС СССР. Такой эффективности, как мы, ни один из других полков не показал. Мы, за трое с небольшим суток, вынесли румынский авиакорпус, и после этого разнесли шесть авиабаз. Мы сорвали наступление противника на фронте где-то в двести пятьдесят километров и разгромили на земле кавалерийскую и две пехотных дивизии. Причем действуя из места постоянной дислокации. Как вы думаете: как нам это удалось?
— А вы какое к этому отношение имеете, это заслуга ваших командиров и начальников.
— В ста сорока двух подтвержденных сбитых полка есть 22 моих личных и 12 немцев в группе, плюс незачтённые. И вся разведка лежала на мне и моем ведомом старшем политруке Хохлове. Недостаточно, чтобы знать: в чем секрет полка?
— Это правда? Майор Рудаков!
— Лейтенант Суворов — лучший среди нас, и все присутствующие могут это подтвердить.
— Пусть говорит, он кривды не скажет. — послышалось в комнате, где все собрались.
— Так вот, товарищ генерал, потому что на этом участке фронта майором Ильиным и командиром батальона ВНОС Сердюковым был создан участок ПВО. Любой самолет в радиусе 100–150 километров нами засекался пассивными методами эхолокации. Но мы научили батальон ВНОС определять курс и скорость противника по одновременной засечке шумов с нескольких станций. Научились перехватывать их даже в море. И тут какой-то чудак решает, что хватит нам сидеть на этом месте, вперед на неподготовленные для обороны площадки. У нас забирают, обученный нами, батальон, лишают нас полностью ЗиПа к нашим самолетам, зенитной артиллерии и посылают штурмовать танковую дивизию. У нас пушки 20 мм со слабой баллистикой и реактивные снаряды РС-82 с осколочно-фугасной боевой частью весом 360 граммов. А это — лучшие летчики ПВО страны, ночники-истребители. С огромным опытом удержания господства в воздухе. Они у нас лишние?
— На войне всего не предусмотришь. Требовалось уничтожать пехоту.
— А ее не было, танки шли без поддержки пехоты, так как наша пехота побежала. Они ее догоняли.
— Я признаю, что требовалось убрать ваш полк с направления удара, но этого сделано не было.
— Потому что нами командует пехота. И кавалерия, точнее, кавалеристы.
— Нет у нас других командиров.
— А майор Ильин? А Рудаков? А Борисов? Их много, но они слова сказать не могут кавалеристам. Тот же Галунов? Прекрасный комдив. Они есть, но есть боевой устав, в котором авиация придается дивизиям, корпусам и армиям. А в чрезвычайной обстановке о нас и наших нуждах просто забывают. Ведь у полка было достаточно автомобилей, чтобы обеспечить переброску личного состава всех подразделений на расстояние в сто сорок три километра. Этот транспорт просто растащили для своих нужд старшие начальники, а когда транспорт понадобился для полка, то даже его штаб вывезти не смогли. Требуются транспортные самолеты, чтобы перемещать вместе с нами техсостав, а нам приходится снимать кормовые топливные танки чтобы перевезти одного-двух человек на «МиГах», а на «Ишаке» такого места нет, везут на крыльях, без парашютов.
— Но без авиационной поддержки дивизии и армии не смогут наступать и обороняться.
— Авиация — вполне самостоятельный род войск, предназначенный, в первую очередь, для обеспечения господства в воздухе. А там используйте «войсковую» сколько угодно, можете привлекать нас для решения оперативных задач, но с учетом наших возможностей и специализации. Штурмовать танки истребителями ПВО, все равно, что заколачивать гвозди микроскопом. Микроскоп вы разобьете, сомнений нет, а гвозди, разве что, позагибаете.
— Вы забываетесь, лейтенант! Так сложилась обстановка! И нечего обсуждать приказы!
— А я их и не обсуждал, в момент получения. Взлетел вместе со всеми, и прикрывал своих, работая по зенитным установкам. У меня только пулеметы, подбить танки я не могу. Гранат в кабине у меня нет. Бомбы закончились, когда мосты валили. Мы разбираем вылет по этому приказу, согласно устава, после вылета. А то, что командование не отдавало себе отчет о том, что оно делает, в данном случае совершенно очевидно.
— Вот будете на моем месте…
— Вот это — вряд ли, товарищ генерал-лейтенант. Я до этого сильно рискую не дожить. Потому что опять сложится такая обстановка или произойдет еще что-нибудь в этом роде. До этого эскадрилья действовала без потерь, а здесь потеряли командира и летчика. Безвозвратно.
— Не было потерь?
— Двое раненных с 22-го июня.
— Ну, первые потери особенно горьки…