Achtung! Manager in der Luft!

– Ну что, лейтенант! Сработал наш план! Молодец! Верховный Главнокомандующий приказал упомянуть тебя отдельной строкой в своем приказе, – услышал я голос маршала Шапошникова.

– Служу Советскому Союзу, товарищ маршал. Меня здесь уже поблагодарили, матом, прилюдно!

– Кто?

– Не знаю, генерал-лейтенант какой-то, по-моему, Хозин, который вчера упирался и говорил, что Ленфронт ничем помочь 4-й и 7-й армии не может. Видимо, желал уморить голодом весь город, а мы ему помешали.

– Трубочку ему передайте!

– Есть!

А слушал этот диалог не только я, но и все присутствующие, его на отдельный динамик подал Рудаков. Генерал начал оправдываться, что ругался он вовсе не на меня, а на тех людей, которые освободили город, и ему не понравилось, что я стоял и чему-то улыбался.

– Сдать дела Мерецкову и утром быть в Москве. Я посмотрю на вашу улыбку, завтра. Мерецкова к трубочке.

– Какие-нибудь проблемы с 67-м полком были? – задал вопрос Шапошников.

– Нет, товарищ маршал. За один день сбито 65 немецких самолетов. Сами потерь не понесли. Великолепная выучка и дисциплина. Все их разведданные подтвердились, и решали мы все задачи совместно. Лейтенант Суворов нашел дополнительно два полка пехоты, которые и взяли левобережную часть города, совместно с 49-й танковой бригадой 7-й армии.

– Вот так и воюйте, товарищ генерал-полковник.

А я мысленно благодарил упрямого часового, то ли монгола, то ли тунгуса, с Дальнего Востока, который ни в какую не выпускал меня из землянки без разводящего. Приди я на десять минут раньше, неизвестно, чем бы это все кончилось! Дури здесь хватало на всех!

Мерецков показал Рудакову убрать трансляцию, и дальше мы слушали только его реплики на высказывания маршала. Судя по довольному лицу генерала, ему там что-то пообещали в качестве подкрепления. Хозин тихонько подошел к вешалке и надевал полушубок. Не свезло ему сегодня! Не на того напал. Утром, кремлевским, ему предстояло на ковре отчитываться за потерю Тихвина, бардак в соединениях фронта и за неудачные операции фронта по снятию блокады. Я старался на него даже не смотреть. Но в душе – ликовал, и не потому, что «уделал» дурака. Впервые удалось столкнуть ход истории с намеченного курса. Все мои попытки сделать это путем уничтожения максимального числа противника были тщетны. Действовать требовалось административным порядком. А судьба 2-й Ударной, за гибель которой и был снят с должности бывший порученец Жукова, теперь находится в других руках, более осторожных, тем более что этот в курсе, что значит попасть туда, куда Макар телят не гонял.

Мерецков повесил трубку, повернулся к Хозину:

– Я больше вас не задерживаю, товарищ генерал-лейтенант. Буду на Международной через два часа. Готовьте бумаги для передачи дел. Вы свободны!

– Есть, товарищ генерал-полковник! – он отдал честь и вышел из дома в Великом Селе, где все это действо и происходило.

Мерецков сел на табуретку и широко улыбнулся.

– Вот, черт тебя побери, лейтенант Суворов! Совершенно неожиданный финал! Ты понимаешь, по какому лезвию ты сейчас проскочил? Видимо, не понимаешь! Ты когда-нибудь служил в армии?

– Видимо служил, товарищ генерал-полковник. По состоянию на три часа пятьдесят шесть минут двадцать второго июня находился в звании младший сержант авиации.

– Крути шпалу, «младший сержант»! Как командующий фронтом могу присвоить тебе майора, но вторую шпалу дам позже, чтобы гусей не дразнить. Как, подполковник, не возражаешь? – спросил он у Рудакова.

– Язычок бы ему подрезать – цены б не было! Да вот, за счет этого острого языка он все и делает. И в воздухе, и на земле. А вот себя – не бережет.

– Нам бы тоже научиться себя не жалеть, война же. Свободен, капитан!

Уходя, я слышал, что работать с 4-й мы будем еще один день, сегодня, затем возвращаемся на «старую работу».

Глава 22. На старой работе, но с другими подопечными