Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой [Т.1]

Дальше АА говорила о своем отношении к этой работе… Если раньше — весной — она, делая эту работу, думала о том, что должна ее делать потому, что это ее долг; то теперь (с лета, с того времени, как она начала заниматься Бодлером и стала много о работе думать) — она искренне увлечена этой работой. Она ее делает уже и просто потому, что это ей интересно… Она поняла, что создание такой биографии — это такое же произведение искусства… Что — здесь такое же творчество как и во всем остальном. А уже по этому самому — эта работа требует к себе максимально серьезного отношения.. Здесь должны присутствовать и неослабное внимание, и упорство, и энергия, и максимально критическое отношение…

Мы говорили долго… Когда в 10 часов пришел Пунин и удивленно взглянул на нас, оживленных, АА как-то сразу запнулась, как бы оглянувшись на свое увлечение разговором, рассмеялась и сказала: "Я даже охрипла — столько сейчас говорила…".

Вскоре после прихода Пунина я ушел домой.

Но еще до прихода Пунина, даже до разговора, было несколько моментов, которые я хочу записать.

Во-первых, как-то вскользь говорилось о материальном положении Шилейко и Пунина. Шилейко сейчас будет зарабатывать много — к зиме рублей до 200 в месяц. Так что он будет совершенно обеспечен.

"Вы понимаете, что одинокому человеку, который тратит только на себя, это должно хватать…" И совсем тихо, как бы про себя, АА промолвила: "Я ведь у него денег не беру". Сейчас же, как бы спохватившись в том, что она проговорилась, АА быстро заговорила о другом… Да, АА денег у Шилейко не берет. И не только не берет… Я не помню, записано ли это у меня в дневнике, — я знаю, что АА сама посылала весной деньги Шилейке в Москву. (Я читал письмо Шилейко, где он благодарит АА за материальную помощь.)

Я говорю: "Неужели Пунин получает только 36 рублей?".

АА ответила: "Ну, это — в одном месте, а у него ведь несколько служб… Со всех-то он больше получает!.."

Я не знаю — сколько, но знаю, что Пунин почти бедствует.

К теме о злоязычии Шилейко…

Его злоязычие доходит до того, что "намекает" АА по поводу полученного ею письма с адресом: "Марсово Поле", что АА находится в могилах жертв революции. Потому что какое же еще жилище есть на Марсовом Поле?

Был разговор — в котором участвовал и Пунин — О Гумилеве, о возможности или о невозможности его издать и т. д.

Происходил он в спальне. Между двумя кроватями Пунин поставил ломберный стол. Сидел за ним, писал статью. Мы вошли в комнату, АА села на кровать, я облокотился на спинку кровати… Вошла Аннушка. Пунин послал ее купить на ужин маринованную селедку и две груши: одну для АА, другую для Иринки.

На днях получено жалованье…

(Между прочим, Шилейко тоже получил жалованье и сегодня устраивает у себя пьянство. Когда АА уходила из Мр. дв., там на столе стояла солидная батарея бутылок. У него соберутся его приятели — ученые, профессора. АА по этому случаю сегодня ночует в Ш. д.)

По какому-то поводу я спросил АА об отношении Николая Степановича к Гойе и Штуку… "Душенька, разве можно ставить рядом эти имена! Вы не должны забывать, что Штук… очень плох, и его нельзя упоминать вместе с Гойей…"

И ответила, что больше других Николай Степанович, пожалуй, любил Делякруа.

Когда АА принесла в столовую свои листочки с работой по Н. С., развернула их… — то обнаружила исчезновение двух экземпляров "Огненного столпа". Стала искать. Не нашла. Решила, что потеряла их, когда ехала в трамвае сюда" жалела их — они именные и, кроме того, на них нанесены все ее соображения о стихах Николая Степановича. Я хотел искать еще. Но тут уже Ахматова остановила меня, сказав, что ничего плохого не случилось, — важно только что они не пропали. А в трамвае их кто-нибудь найдет, будет читать, и это уже оправдание потери. Но еще больше АА искала книжку Виньи — которую я достал ей из библиотеки. О ней очень беспокоилась, говоря, что если потеряется эта книжка — то это ей будет очень неприятно, потому что эта книга чужая. Когда теряется своя вещь — это совершенно незначительно. И очень всегда неприятно потерять чужую вещь.

Я дал АА читать дневник мой — остальное… АА прочла и, кажется, осталась довольной тем, что я не записывают всяких ее "улыбок" и прочих "глупостей"…

Я за столом в столовой дал ей две подаренные его фотографии. АА положила их рядом, смотрела на них. Наклонилась. Потом неожиданно протянула их мне: "Не хочу надписывать сегодня…".

Сегодня АА вернула мне книги В. Гюго и Банвилля.

Я заговорил о том, что во всех воспоминаниях о последних годах Николая Степановича сквозит: организовал то-то, принял участие в организации того-то, был инициатором в том-то и т. д.