Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)

Опять лечит больного Тапу. Вчера возила его в лечебницу на Васильевский остров, оставила его там, сегодня ездила опять, взяла его...

В Москве пресыщены Пастернаком. Наступает реакция против него: у всех на зубах вязнет его "школа".

Гизетти был в Шереметевском доме, у Пунина. АА разговаривала с ним говорила об Анненском, указала на влияние Верлена ("Шарманка") и др.

Гизетти говорил довольно бессмысленно.

Говорили о Белинском. Сказала, что "не выносит" его, что он скучен, необразован, обладал грубыми вкусами. АА считает, что Белинский сыграл в литературе отрицательную роль.

26 (?).03.1926

Позвонил ей. Решили, что я сейчас же выйду встретить ее, потому что она идет в Мраморный дворец, по магазинам, и обратно в Шереметевский дом.

Встретил ее на Фонтанке. Пошли по скользкому, заледеневшему тротуару. Сегодня лунная, прозрачная сине-зеленая ночь, бодрящий весенний порывистый ветер и бездонное небо. Хорошо.

Шли в Мраморный дворец. В проходе у Инженерного замка АА заговорила о "синезвездности" моих стихов. Я стал читать ей стихи свои — прочел несколько. На Марсовом поле АА сошла с дороги и осторожно ступила на снег плотный, заледеневший, хрустящий — твердый, "как сахар", — сказала АА. Я последовал за АА. Она ступала легко, я проваливался, чем даже удивил ее. Вышли снова на дорогу... Я предложил читать стихи — и говорили о них. У Мраморного дворца я остановился и поджидал ее минут пятнадцать, пока она была там. Вышли. Шилейко очень ее уговаривал пить чай, но она не хотела заставлять меня ждать. На обратном пути — опять через Марсово поле. Я прочел АА еще три стихотворения (всего — пять-шесть).

Потом вышли на Симеоновскую, на Литейный — ходили из магазина в магазин, покупали — бутылку вина, два яблока, апельсин, плитку шоколада все в разных.

27.03.1926

Говорила о контрафакциях. Известны три таких издания стихотворений АА:

1. "Четки" (Берлин);

2. "Четки" (Одесса, во время пребывания там белых);

3. "Белая стая" (Кавказ, Рафалович);

АА: "Богатая невеста!"

Я у АА от трех до пяти. Она лежит. Скоро пришел Пунин, мы поговорили еще немного, и я ушел.

28.03.1926

Ко мне приехал Горнунг. Я условился по телефону с Пуниным, что приду с Горнунгом в пять часов.

В пять АА лежала — все так же больная. Мы пробыли очень недолго. Горнунг сидел как в воду опущенный, а я читал вслух воспоминания Кардовской, которые он привез из Москвы.

АА при чужих всегда старается быть оживленнее и не показывать своего плохого самочувствия; так и здесь — больше обыкновенного шутила и говорила. Я увидел, что это ее утомляет, и быстро ушел с Горнунгом. Вечером пришел снова, уже один. АА просила меня отпечатать фотографию, где она снята в позе сфинкса, обещанную ею Пастернаку, — она хочет переслать ее с Горнунгом.

Пунин был дома. Мы втроем говорили — Пунин и АА наперебой рассказывали мне о Комаровском, описывали его внешность: он был громадного роста, широкоплечий, полнолицый; жесты — они у него были особенные, широкие, рука двигалась от плеча; манеры и прочее. АА заметила, что замечает иногда у Пунина жесты, перенятые им от Комаровского. Говорили о взаимоотношениях Комаровского и Гумилева.

Тема о Комаровском — очень приятная тема и для АА, и для Пунина, и говорили они о нем очень оживленно.

29.03.1926

Получила письмо от Кареевой с просьбой дать разрешение на перевод "Четок" на итальянский язык.

30.03.1926

В шестом часу вечера АА звонила мне и сказала, что придет сегодня ко мне.

Я с Горнунгом весь день сегодня — показываю ему город, музеи и мою работу; надо ублажить его, чтобы он энергичней сам работал...

Около девяти АА пришла ко мне. Стала расспрашивать Горнунга о его впечатлениях от музеев, о Москве. Но Горнунг молчит и отвечает односложно, и поэтому, чтобы развеять напряженность, АА стала читать из моей папки вслух ненапечатанные стихи Гумилева. Прочла их много — все поздние и почти весь альбом Кузьминой-Караваевой. Читала медленно, тихо и внятно. В стихотворении "Дочь Змия" упомянула про влияние Некрасова, о "Памяти" (М. А. К. К.) сказала, что это одно из ее любимых стихотворений у Гумилева; некоторые, видимо, не нравящиеся ей стихотворения ("Дева-Лилит", например), пропускала не читая.

Сидела на диване, прямо... Последнее время она обычно в черном платье, а поверх него — белая фуфайка. Воротник то отстегнут, то наглухо облегает шею...

Дала мне полученное ею письмо от некоей неизвестной ей Кареевой, в котором та просит АА разрешить ей перевод "Четок" на итальянский язык; АА просит меня ответить на это письмо за нее.

Вчера я отпечатал для АА фотографии — две, снятые мною в Мраморном дворце, в постели (в двух экземплярах каждый), и "сфинкса" (в одном экземпляре). Отдал их ей. "Сфинкса" она передала Горнунгу для Пастернака, надписав ее предварительно. Надписывая, АА несколько раз стирала резинкой что-то, писала снова.

О том, что хуже муки, чем процесс писания, для АА нет, я знаю давно, но каждый раз, когда она что-нибудь пишет, я с любопытством слежу за той мучительностью, с какой она это делает.