Ад

– Как вы это хорошо сказали: разошлись без взаимного неудовольствия и претензий. Замечательное выражение, я его запомню. Уважаемая Любовь Николаевна, я уже говорил вам, что вы – сильная женщина, но этого, увы, недостаточно для того, чтобы я ушел отсюда. Моя задача – найти вашего сына, и я должен ее выполнить. Разумеется, я не намереваюсь сидеть у вас неделями. Я немножко разбираюсь в психологии, и мои знания подсказывают мне, что в любом деле критическими являются первые сутки, в крайнем случае – двое суток. С того момента, как Николай позвонил вам и сказал, что собирается скрываться, прошли ровно сутки, те самые критические первые сутки. Сын вам не позвонил. А должен был бы. То есть если бы он собирался держать вас в курсе своих передвижений, если бы он вас по-настоящему любил и понимал, как вы за него беспокоитесь, он бы обязательно позвонил именно в эти первые сутки. И кстати, если бы он сам беспокоился о вас, он бы тоже позвонил, хотя бы для того, чтобы узнать, не приходили ли за ним. Он не позвонил. Не в обиду вам будь сказано, я делаю из этого вывод, что никаких особенных чувств он к вам не испытывает и звонить вам просто из любви не собирается. Поэтому в принципе я мог бы уже сейчас разбудить мальчиков и уйти. Но я этого не сделаю.

– Почему?

– Потому что есть еще и вторые сутки. Сами понимаете, в жизни случаются всякие неожиданности, возникают непредвиденные помехи, и первые сутки продлеваются до вторых. Я все-таки подожду до завтрашнего вечера. Если Николай не объявится раньше, мы поздно вечером уйдем и начнем искать его другими способами. Можете не сомневаться, мы его найдем, и он за все ответит.

– Ответит – как именно? – спросила Люба дрогнувшим голосом. – Деньгами?

– И деньгами тоже, но я вам уже говорил, что не это главное. Никто не имеет права поступать с нами так, как поступил Коля. И Коля должен быть наказан. Заодно и в назидание другим.

– Вы собираетесь его убить? – ее голос сел до шепота.

Она сама не верила, что смогла произнести вслух то, что мучило ее вот уже целые сутки.

– Может быть, – губы Артура тронула легкая самодовольная улыбка. – Мы еще не решили.

– Но можно сделать что-нибудь, чтобы вы приняли другое решение?

– Вряд ли. Решение принимается не мной единолично. Вы, вероятно, уже поняли, что я отнюдь не самый главный в этой истории. Я просто исполнитель. Знаете, за прошедший день я даже проникся к вам некоторыми теплыми чувствами. Мне вас искренне жаль. Но вряд ли это вас утешит.

– Да, – прошептала она едва слышно, – это меня не утешит.

Ей хотелось завыть и вцепиться руками в сытое спокойное лицо Артура, который с милой улыбкой рассуждал о том, что ее сына убьют. Ей хотелось выцарапать ему глаза и вырвать язык, который посмел сказать ей такое. Ей хотелось его убить. Страшная боль перерезала туловище пополам, и ей пришлось непроизвольно согнуться, схватившись руками за живот. Люба застонала.

– Не стоит стараться, Любовь Николаевна, – сказал Артур насмешливо, – мне вас и без того жаль, а большего вы от меня все равно не добьетесь. Судьба вашего сына решена, смиритесь с этим.

Он одним глотком допил кофе, встал и вышел из кухни.

Вторые сутки после звонка Николаши Люба провела как во сне. Она что-то делала, готовила еду, кормила, убирала, разговаривала, глотала обезболивающие таблетки. «Не плакать, – твердила она себе, – только не плакать, держать себя в руках. Не может быть, чтобы все это оказалось правдой. Это просто страшный сон. Его надо перетерпеть. Рано или поздно я проснусь и пойму, что это был всего лишь ночной кошмар».

Но проснуться не получалось, сон все длился и длился. И только когда наступил поздний вечер следующего дня и Артур со своими мальчиками ушел, Люба осознала, что все кончилось. В самом прямом смысле. Это был не сон, не кошмар, это была отвратительная и страшная правда. Ее сына найдут и убьют. Остается только молиться о том, чтобы его не нашли. Но это означает, что она никогда больше не увидит своего мальчика. «Пусть, – говорила она себе, – пусть я его не увижу, пусть он спрячется далеко-далеко, где-нибудь в глухой тайге, или на Северном полюсе, или на затерянном острове, пусть мы никогда больше с ним не встретимся, но я буду знать, что он жив».

Прошла неделя, от Коли не было никаких известий, и Люба не знала, плохо это или хорошо. Она все отдала бы за то, чтобы услышать его голос и убедиться, что он жив и в безопасности. Но он не звонил. Она потеряла аппетит и совсем не могла спать, она быстро худела, буквально таяла на глазах, и очень плохо выглядела. Бегорский, едва взглянув на своего главбуха, заявил, что не потерпит на работе больных сотрудников, и отправил Любу домой.

– Больничный не бери, поезжай, ложись и лежи, сколько нужно. Если ты через неделю не будешь выглядеть как здоровый человек, я тебя уволю.