Ад без жала (СИ)

Бенедикт подошел поближе и разглядел, что чуда не было: просто он не заметил восхода Луны, в закоулках-колодцах было слишком темно. А Луна взошла и теперь стояла, золотая, чуть на ущербе, в маленькой квадратной лужице, вписываясь в нее, как если бы светило и вода пытались решить задачу о квадратуре круга. Бенедикт стоял так и смотрел вниз - он всегда пугался восхода огромной и рыжей Луны в небесах, его тревожило то ли медленное ее восхождение, то ли слишком четкие, как у обрезанной монеты, края, то ли слепые пятна... И тут подошло его будущее. Бенедикт услышал не шаги, а вот что:

- Видите, ледок.

Бенедикт шарахнулся, развернулся и увидел вроде бы очень крупного младенца - белобрысенького, с толстым брюшком и попкою, но младенец этот держал под мышкой какой-то тубус и шел, видимо, от жилья кого-то из крупных церковных - викария или архидьякона, может быть?

- Простите, я Вас напугал, - но виноватым голос не был - младенчик, кажется, веселился, но сдержанно.

- Я слушаю.

Это был тот, кто заинтересовался рекомендацией. Этот старик хотел протянуть руку к бенедиктову плечу, но прервал движение, так и не начав его.

- Не беспокойтесь. Я решил взять Вас - приходите утром.

- К кому?

- Ко мне. Я Людвиг Коль, библиотекарь. Вы не беспокойтесь, переночуете где-нибудь...

Бенедикт еще раз, прощаясь, поглядел на Луну и спросил:

- Но почему Вы решили взять меня?

- Потому что Ваши рекомендации подписал мой бывший однокашник. Ну, будет с Вас?

Бенедикт как-то подобострастно захихикал:

- Нет. Конечно, нет.

- Ну, Вы хотя бы умны...

Тут толстяк не утерпел и расхихикался сам:

- Умны и небездарны! Но не догадались, почему, да?

Бенедикт молча любопытствовал.

- Да просто потому, что Вы ни с кем здесь не связаны!

- Тогда понятно.

-Эх Вы, простофиля! Никак, умирать задумали?

Людвиг Коль кивнул головой и ушел. Бенедикт посетил его утром, да так и остался в библиотеке. Прижилось и прозвище - так что Бенедикт стал Простофилей еще до того, как подчинил себе факультет философии.

Вскоре одна сводница получила от некоего молодого преподавателя очень липучее прозвище Мадам Необходимость. Она захотела ответить тем же, но не придумала ничего стоящего; глядь - а новенького, то ли из-за общего впечатления сухости, тяжелой властности, тревожности и холодности, то ли из-за серой щетины уже называют Сатурном или Свинцовым Человеком. Появлялся он во владениях Необходимости крайне нерегулярно и держался как можно дальше от монахов, церковных служек, семинаристов и студентов. Но не требовал ничего постыдного или жесткого, и это устраивало и Мадам Необходимость, и ее подопечных.

И кто же он такой, наш Людвиг Коль, доктор философии? Тут Бенедикта ударило в голову и хорошенько встряхнуло: он увидел тот однотонный, скрывающий грани бледный свет, который для него всегда был связан с Людвигом, бодрствующим на рассвете. Людвиг - именно тот, к кому идеально подходят определения негативной теологии: он - книжный вор, но к наворованному сам не привязан; он спасал Вегенера, сомневаясь, что спасение тут возможно вообще; он во многом виновен, но вину эту считает обычной, а не из ряда вон выходящей; он весел, но не глумлив и не радостен. Легок и добр, но так, что не заподозришь, будто бы у него есть сердце. Людвиг сказал, что его душа стала стеклянной после перенесенных бедствий. Больше скажу - эта душа научилась не отбрасывать тени, распадаться и так уходить от преследования. Где он сейчас? В разуме какого-то философа, сочинителя - еще одного книжника? Не его ли приняли за Чеширского Кота? Прекрасно, если он мог распасться и ускользнуть из Ада - но мог и расточиться совершенно, исчезнуть... Что ж, я был тебе свинцовою рамой, стеклянный ты человек - а теперь прощай, и можешь забыть обо мне!

***

Мысли уходили в какое-то "туда", еще прижизненное, и высвечивалось в них то, что недосуг или опасно было замечать живому. Если даже Преисподняя так хорошо очищает разум, то каково тогда Чистилище?

Мысли ускользают, и остается пренеприятное ощущение, как после скверно принятой исповеди. Был грех - и нет греха? Нет, не так. Как если бы грех пожертвовал своей головкой, ее сорвали, а темные, бесформенные корни и бездны начинают шевелиться и расправляться, и ты назойливо с молитвою перебираешь четки, потому что постыдному твоему состоянию пока нет имени... Да, эта гадость очень удобна, она заставляет навязчиво каяться - но и совершить новый грех, чтобы понять, что происходит и какова душа твоя! Потому-то, а не только из чувства вины, Бенедикт по возможности избегал исповедей - они никогда не вычерпывают грех до дна - становится все хуже и хуже.

Белесый свет никак не исчезал из его разума, просто чуть изменил оттенок и стал немного резче. Противный у него был оттенок, мучительный. Это бывший егерь собирал лопатою то, что осталось от падре Элиа и собирал бульон с пола большой грязной шваброй, снова и снова, очень мерзко хлюпало - а голова Элиа в своей темноте все это слышала...

...