Ад без жала (СИ)

Приказа об устройстве и смысле Преисподней в целом так и не последовало. Ах, да! Все документы пишутся на древних языках, выбор языка от чиновника не зависит. Красными чернилами надлежало пользоваться самому столоначальнику, а золотом выводить имена Миноса, Радаманта, Эака, писать их не иначе как лебединым пером в память о Платоне, обернувшемся лебедем перед смертью, который их в одном диалоге прославил на века. Имя же Сатаны писалось черными чернилами и орлиным пером. Понятия "Ад" и "Преисподняя" пишутся с заглавной буквы и употребляются вольно, как синонимы - но за нарушение вкуса в их употреблении можно пострадать дополнительно.

Закончились оба указа, и осталась от них довольно гадкая умственная оскомина - подобострастный трепет, ибо все приказы и указы пишутся здесь как откровение, и недоуменное, любопытное отчуждение. Понять все это было можно, а вот попытки анализа очень быстро заводили в тупики, порождая отвратительную латынь, длиннейшие усложненные периоды (хотя урожденному немцу к ним не привыкать) и множество внутренне пустых терминов. Это речь безумца. Нет в ней ни огня, ни вопля, только скрип и жужжание. У Бенедикта от отвращения даже рот пересох, как если бы все это он выговорил вслух и перед толпой. В результате получилось ощущение-сумма: будто бы кто-то перемешал все в уме Бенедикта немытой ложкой, а потом залил поверх какой-то неподходящий соус.

Тогда новый столоначальник полез сразу в обе книги учета. Он надеялся увидеть хоть какую-то хронологию - пусть воспоминание о всепорождающем Времени, но и этого не было. Открыв книгу с литерой К на корешке, он прочел: первым был Каин, а дальше номера шли уже за миллионы, имена были расположены по алфавиту. Книга была исписана совершенно безличным почерком до последних страниц. В книге L первым оказался Ламех (с пометкою в следующей графе: "пыток не применять, на разум не воздействовать"), а далее по алфавиту. Там, где есть порядок, есть надежда на существование разума, пусть иллюзорная! Можно бы уцепиться за нее, стать преданным ей... Но: дата прибытия жертвы нигде не значится, а это Книги Жертв, жизнь ее не имеет значения. И, что странно, ничего не говорится о грехах, ставших причинами адских мук. Так - а на эзоповом языке читали и писали во времена Бенедикта почти все умные взрослые люди - грех здесь то ли не имеет значения, то ли как раз имеет... Важно, чтобы жертва не знала, почему она здесь, и имела только случайный шанс понять, в чем дело, и покаяться. Да и не было тут смысла в покаянии, верно, ведь муки вечны? Но тогда ее отчаяние наполнилось бы смыслом, что крайне нежелательно. Не лучше ли такое отчаяние, чем отчаяние безо всякого смысла? Вот вопрос, вот вопрос... Грешники Данте претерпевали свое осмысленно и с достоинством. Сам столоначальник запродал себя сюда с ясной целью - это может стать преимуществом, его очередной опорой...

Пока Бенедикт думал так, помещение немного изменилось, стало реальнее. Сделались заметными стены, запрыгали по ним и по жирной столешнице отблески свечей, потянуло салом, воском, чернилами, песком и бумажной трухой. Надо ли продолжать думать?

Лучше просто читать. Вот дополнительная мука - останавливать разум, когда он готов ухватить важное и породить нечто еще важнейшее... Итак, грешную душу сопровождает краткая характеристика. Вот, ближе к концу, некто Куприн - московит, вероятно. Он вечно похмельный сквернослов, но имя его подчеркнуто красным, что означает... постой-ка... продолжительное посмертное влияние. Почему? В Аду этот вопрос почти запрещен - почему и для чего, это вопросы мира. После характеристики есть еще графа, о пытке. У большинства там указано - "как угодно", единицы "тяжелых", "чрезвычайных" и "невыносимых" мучений. Куприн этот влиятелен, сам по себе мелок, и в графе о муках не указано ничего особенного. Странно, но ты не думай... Вот это и есть еще одна пытка, очень, соглашусь, изящная.