Ад да Винчи

– Не думаю, – усмехнулся Старыгин. – Это ведь Италия, здесь народ хитроумен и предприимчив. Очень часто они закрывают какую-нибудь дверь только для того, чтобы можно было открывать ее за дополнительную плату.

Он обратился к дремлющему служителю, но тот, видимо, спал чересчур крепко и не расслышал докучливого туриста.

Тут рядом с посетителями возник таксист, который только что доставил их на Виа Салариа.

– Проблемы, синьоры? – радостно воскликнул он. – Там, где есть Луиджи, – там нет проблем! Этот человек, – Луиджи ткнул пальцем в дремлющего привратника, – этот человек мой двоюродный брат! Нет, – таксист пошевелил губами, – не двоюродный, троюродный!

Он сложил ладони рупором и крикнул прямо в ухо спящему:

– Микеле!

Маша не сомневалась, что от такого вопля служитель свалится со своего табурета, но тот только неохотно приоткрыл один глаз и вопросительно уставился на таксиста. Тот разразился длинной, удивительно музыкальной итальянской фразой, на которую служитель катакомбы ответил коротко и внушительно.

Таксист повернулся к Старыгину и проговорил таким тоном, как будто сообщал ему о безвременной кончине близкого родственника:

– Микеле хочет сто евро! Но вы не волнуйтесь, синьор, я его знаю, его можно уговорить!

И снова зазвучала звучная итальянская речь.

Таксист отходил и возвращался, воздевал глаза к небу и опускал к земле, через каждое слово поминал Мадонну, целый список святых и, насколько можно было понять, всех родственников несговорчивого Микеле…

Наконец он отер пот, глубоко вздохнул и радостно сообщил клиентам, дожидающимся исхода переговоров:

– Все в порядке, синьоры! Микеле согласен на пятьдесят евро! Ну и, конечно, мне причитается пятьдесят за такие труды!

Старыгин усмехнулся и отдал деньги. Микеле встал с табурета и загремел ключами.

– Зато вы увидите Синьора ди Катакомба как, как никто другой! – кричал им вслед довольный таксист. – Микеле проведет вас с черного хода, откуда никогда не водят обычных туристов! Эксклюзив! Эксклюзив! И таксист показал оттопыренный большой палец.

Действительно, Микеле открыл какую-то боковую невзрачную дверцу и повел посетителей по узкой и крутой лестнице куда-то в темную глубину. Он шел впереди, держа высоко над головой фонарь, и бормотал что-то о своей безграничной доброте и о том, как некоторые беззастенчиво этой добротой пользуются.

Лестница наконец оборвалась, дальше нужно было идти по сырому и темному коридору. Стены его терялись в темноте. Было зябко и неуютно, трудно было поверить, что наверху, совсем недалеко, всего в нескольких метрах над ними, пылает жаркое итальянское лето. Время от времени от коридора отходили узкие боковые ходы. С невидимого потолка с чавкающим звуком падали капли воды.

В свете фонаря можно было разглядеть в стенах коридора ряды глубоких ниш, расположенных одна под другой, как полки стеллажа.

– Что это? – спросила Маша Старыгина, невольно понизив голос. – Это именно то, о чем я думаю?

– Это захоронения первых христиан, – так же вполголоса подтвердил Дмитрий Алексеевич. – Мы с вами идем по самому древнему в мире христианскому кладбищу.

– Бр-р! – Маша зябко поежилась. – Значит, в этих нишах лежат их скелеты? Хорошо, что здесь темно и они не видны! И хотелось бы надеяться, что здесь нет привидений!

Вскоре коридор сделал поворот и пошел немного вверх. Стало суше, но еще холоднее.

– Скоро вы увидите могилы святых! – торжественно проговорил проводник, полуобернувшись к посетителям. – Могилы семи римских пап! И среди них – могилу святого мученика Марцеллина!

– Это хорошо, но мы хотели бы увидеть Мадонну! Мадонну с младенцем!

– Мадонну? – Микеле немного помрачнел. Хорошо, пусть будет Мадонна! Сегодня уже был один человек…

– Человек? Какой человек? – переспросил Старыгин.

Однако Микеле неожиданно перестал понимать по-английски.

Он свернул в наклонную боковую галерею, прошел еще немного и остановился:

– Вот она!

Маша запрокинула голову, проследив за взглядом проводника. На потолке коридора у нее над головой в ярком свете фонаря отчетливо проступала фреска.

Мадонна, склонив голову, держала на руках младенца. Перед ней виднелась выступающая из стены мужская фигура.

Краски от времени очень поблекли, лица персонажей были едва различимы, однако младенец, несомненно, смотрел прямо на посетителей катакомбы.

– Мне кажется, она чем-то похожа на Мадонну Литта! – проговорила Маша, невольно понизив голос. – Если бы не мужская фигура впереди…

– Совершенно верно, – кивнул Старыгин, Композиция фрески, в особенности поворот головы младенца, очень напоминает эрмитажную картину. Вообще эта фреска считается самым древним в мировом искусстве изображением Богоматери.

– То есть Леонардо мог создать свою картину под влиянием этой фрески?