Ад криминала: Рассказы и очерки

Так увезли из Святогорского монастыря прах Александра Пушкина. Его собирались поместить под памятником поэту на столичной площади. Но поскольку там еще велись подготовительные работы, гроб опустили в подвал Археологического института, где следующей ночью, кроме. меня, моего приятеля-пушкиниста и чахлого сторожа, уже никого не было.

Миша много лет читал Пушкина в Литературном институте, писал о поэте, бесконечно спорил и знал о нем столько, сколько, пожалуй, немногие. Волнение не покидало его вторые сутки. А в подвале он уже был не похож на самого себя: глядел на стальную коробку сумасшедшими глазами и то и дело глотал из пузатой бутылки горького коньяку.

Последние годы он мне часто твердил о какой-то загадке поэта, которая, по его мнению, таилась в могиле. Я уже знал, что он не пощадит ни прах гения, ни самого себя ради выяснения истины, но все же до последнего пытался отговорить его от кощунства — вскрывать гроб — и стал рассказывать ему печальный анекдот из Геродота о вавилонской царице Нитокрис. Перед смертью владычица, как сообщает историк, завещала поставить свою гробницу над городскими воротами и начертать на ней дерзкую надпись потомкам-царям: "Кто хочет разбогатеть, пусть откроет мою гробницу”. Могущественный Дарий раскрыл гроб, но нашел там лишь останки трупа царицы да дощечку с иронически-поучительными словами.

— Дарий сделал это из зависти и властолюбия, — возражал мне литературовед. — Он и воротами не пользовался потому, что в момент проезда через них труп царицы находился над его головой.

— Я тоже не думаю, что царь рассчитывал найти в гробнице обещанные сокровища, вразумлял я его. — Он в них не так уж и нуждался. Ему не давала покоя тайна хитрой Нитокрис. Надо было хорошо знать царицу, чтобы не попасть на ее удочку. Дарий, разумеется, прекрасно знал ее, как ты, положим, Пушкина, и не устоял. За свое любопытство и был навеки осмеян прахом хитрющей бабы.

— Ты хочешь сказать, что он был не умен?

— Ума у великого Дария не отнимешь, а вот то, что он полез к трупу, не делает ему чести. "Был бы помудрее, не открывал бы гробниц мертвецов” — кажется, такой была надпись на табличке в гробу, или: "Что ты ищешь, живой, в царстве мертвых?" — не помню точно.

— Значит, он тоже терзался в догадках. Предвидел даже свой позор и все-таки решился! А если сам Дарий не устоял, куда уж мне?!

— Но Нитокрис не Пушкин! Она сама раздразнила царёй!

— А Пушкин что наворотил?! — взвизгнул Миша. — Куда там ей до него?!

Наконец я понял, что отговаривать бесполезно. Ясно одно — другой такой возможности у Миши больше не будет, и он никогда не простит себе собственной слабости, а меня уж точно со свету сживет.

Когда сторож заснул, мы раскрутили болты коробки и, не дыша, с трудом подняли крышку. Земля посыпалась на ноги, тяжкий могильный смрад дохнул в лицо. Я принес металлические шины и подсунул их под осыпающиеся края настоящей крышки гроба. Миша перекрестился. Может, первый раз в жизни. Шины не спасли — крышка развалилась у нас в руках, и мы замерли: перед нами лежал нетленный труп…

Он будто умер только вчера. Лицо его ничем не отличалось от посмертной маски. Вначале я даже усомнился: труп ли? Его было трудно отличить от гипса — такой же белый и холодный. И одежда не подверглась тлению: фрак лишь слегка обветшал, а нательное белье было прочно и жестко.

Миша коснулся его лба, я вслед за ним. Лоб был холоден и чуточку влажен. Мельчайшими капельками конденсата блестели пухлые окаменевшие губы мертвеца. Мы испуганно переглянулись и отступили от гроба.

— Я был прав, — идиотски усмехнулся, мой друг. — Сто пятьдесят лет, а будто бы только вчера…

Слева скрипнула дверь, сквозь щель проскользнул костыль сторожа и отпихнул ее. Старик полусонными глазами осмотрел нас, взглянул на труп и зло наставил:

— Противогазы надо надевать, грамотеи! Я и к парашам привычный, срок тащил, но такого без противогазу не потерплю!

— Выпей, бывалый, — Миша протянул ему свою бутылку.

Сторож жадно схватил ее и, не отрываясь, осушил. Потом засунул бутылку в широкий карман своей робы, вынул сигарету из помятой пачки "Примы” и стал вспоминать: