Ад криминала: Рассказы и очерки

Когда мы забрались в автобус, Глинин закурил свою "Астру” и, сплевывая крошки табака, продолжал:

— В Тирасполе весь народный фронт арестовать надо, иначе диверсий не миновать. Я их человек двадцать лично знаю. Сам гонял. Это же такие суки тупорылые! Чего Смирнов медлит — не знаю! Какая тут, к херу, демократия, когда они такое творят?!

— Это, наверное, почти весь пединститут? — спросил я. — Там же всегда рассадник национализма был…

— Мы на чердаке пединститута столько оружия нашли! А когда они в драмтеатре свои сборища проводили, мы из него подземный ход обнаружили. Знаешь, куда он ведет? Аж в Суклею! Так вот стою я там на стреме, свечку в нишу вставил, и тут на меня один бугай прет. Думаю, затопчет. Так, ни с того ни с сего, я ему взял и в рожу плюнул — в глаз попал. Он полез вытираться, и тут я ему по зубам. Обе губы, как сосиски, так поперек и треснули. Тут и наши подоспели, повязали мы его. А эти демократы утром выпустили…

— Казаки! — выкрикнул шофер и резко затормозил.

Тут только я увидел окопы вдоль шоссе и казачьи лампасы. Казаки окружили наш автобус и потребовали документы. Фотоаппарат мне велели убрать — "а то разобьем”. Я расстроился, но Глинин успокоил:

— Ничо. Ты только на морды прямо не наводи. А то на родине на них уголовные дела завели, по семь лет обещают.

Мы пошли по окопам. Ребята молодые, шустрые, за словом в карман не лезут. Рядом с ними поблек даже Глинин. Вот и кубанцы, мои земляки. Я обнял одного из них:

— Зовут-то тебя как?

— Саня.

— Сюда как попал?

— В Москве на филфаке учился. Заболел, попал в больницу. Услыхал по радио, что наши воюют здесь. Вот с больницы сюда и убег.

— За что воюешь?

— За землю русскую, кровью наших дедов политую.

— Славы хочешь?

— А кто ж ее не хочет?

— А погибнешь?

— Еще больше слава будет.

— Ну а вдруг в плен?

—і Казаки в плен не сдаются, — резко ответил стоявший рядом с ним донской казак. — По нам на том берегу пилорама плачет. А если все патроны расстреляем, у меня вот лимонка припасена. Обнимемся с кубанцем и подорвемся. Правда, Саня?

— Только бы перед этим делом надо бы хорошенько качан попарить! — согласился Саня, и казаки рассмеялись.

— Что это значит? — удивился я.

— Я тебе потом расскажу, — пообещал Глинин.

— Ну а сколько за ваши головы румыны обещают?

— Голова казака — шестьсот пятьдесят тысяч стоит, — ответил Саня. — Но, учитывая инфляцию…

— Что ж так дорого?

— А то, шо мы втроем у них бэтээр в плен взяли. С одними акээмами. И еще на нем три раза в атаку ходили. Теперь он на ремонте в сельхозтехнике.

— Какой бэтээр?

— БТР-80. На вооружение в европейскую часть не поступал.

Значит, из Румынии, как и гранаты, и автоматы…

— Как вы его пленили?

— У них пулемет заклинило…

— Да… Молодцы!

— Не казачье это дело — обороняться. Наше дело — наступать. Нехай приказ дадут, мы за три дня до Бухареста дойдем! — прихвастнул донской казак.

Веселый народ казаки. Жизнь востребовала эту особую породу русских людей, которые еще недавно жили как в присказке о гармошке. Мечтали два мужика, говорилось в ней, купить гармошку. Два месяца не пили, копили деньги. Наконец купили, решили обмыть и так напились, что сил не было гармошку попробовать. А поутру проснулись — голова болит, не до нее. Надо срочно похмелиться. Продали гармошку — похмелились… Теперь это племя преобразилось. Не до питья и не до гармошек. Поистине, люди войны!

Обойдя все казачьи окопы мы двинулись к своему автобусу. Водила уже перегнал его за БМП — на случай обстрела. Но бой только приближался со стороны Дубоссар, и мы ехали навстречу ему.

— А что такое качан парить? — спросил я Глинина, встав на ступеньку "ЛАЗа".

Глинин ухмыльнулся, свистнул водиле и сел, сняв с мокрой головы фуражку.

— Ну у нас на базе есть так называемая "группа поддержки". Казачки, словом. Такие телки, пальчики оближешь. Вот мы и ходим к ним качан парить. Хочешь, тебя к ним отведу?

— Да нет, что ты…

— А-га!.. Это если они еще захотят. Хоть и бабы горячие, а все с плетками. Кому не захотят дать — не подступишься…

— Так я их видел у Белого дома! Они все в форме, портупеях и с плетками за поясом.

— Во-во! У меня там такая милашка есть!.. Как с передовой вернусь — помоюсь и к ней. Горячая как огонь. А жена дома слюной брызжет, телефон обрывает: вернулся из боя или нет.

— Но ты хоть пощади ее, старушку.

— Та ей много не надо, хватает. Была б человеком, может, я бы в эту баньку и не ходил. Вернулся — сразу домой. Только она из меня за эти двадцать лет столько крови выпила, что все обрыдло. Заявление в милицию писала, что я сына спаиваю, а в партком сколько бегала!

— Твой же сын в армии.