Катастрофа словно вынула из большинства душу, превратив пока ещё живых телом в покойников духом. Хуже всего выглядели сбежавшие из городов — они в одночасье лишились всего, что долгие годы было их жизнью. Домов, имущества, родных людей, средств к существованию, работы, наконец. Многие из них имели самые мирные профессии — бухгалтера, продавцы, дизайнеры, маникюрши, уборщицы… Что их ждет в новом мире, где их таланты никому не нужны? К чему теперь юристы, например, если самих законов не существует? Кем станут все, чье образование, карьера, никак не были связаны с приземленной, грязной работой?
Взять того же Лукина, ещё неделю назад он был преуспевающим архитектором, а сейчас кто? Едва научившийся стрелять здоровяк, не понявший до конца, что с ним случилось, что дальше делать. Да что там Лукин, я сам не понимаю! Разница, между нами, и людьми на обочине только в том, что у нас полно оружия и припасов, пока ещё есть дом, куда можно вернуться, да пару человек с умелыми руками. Отбери у нас всё, и мы будем стоять у края дороги с таким же растерянным видом, как вот эта, промелькнувшая за окном, молодая парочка москвичей возле дорогой иномарки, от которой теперь толку меньше, чем от деревянной телеги без лошади…
— Всем, впереди люди на дороге, оружия не вижу, тормозим, прием! — снова раздался Витькин бас, слегка потрескивающий помехами.
Впереди показались ветхие здания храмов, промелькнуло название населенного пункта, Николо-Корма. Поросший молодыми березками на крышах, печалился остов звонницы. Первая машина уже проехала пологий поворот и замедлилась до скорости пешехода. Отец вывел «уазик» на пустую встречку, позволив мне рассмотреть вставших на нашем пути людей.
Их оказалось много. К счастью, живых, не придется снова лезть на мостки на крыше «буханки», на всякий случай оставленные как есть. Не придется стрелять, стрелять, стрелять, заваливая дорогу трупами, заполняющие воздух смрадом разложения и ацетона. На дороге топтались жители, наверное, со всей округи, большинство мужчин все же были вооружены, только не огнестрелом, а топорами, вилами, лопатами.
Остановив колонну метров за двадцать от толпы, я выпрыгнул из машины и прошелся вдоль наших, предупредив всех рулевых, не глушить моторы. Следом высадились Бэтэр и Ксюха, сразу встав по сторонам от колонны, контролируя фланги и посматривая в мою сторону. На дернувшуюся было Марину я сердито цыкнул. Молодец, девочка, сразу поняла и спряталась обратно, хоть про нее и говорят, что упрямая… Отец тоже вышел из машины, с ружьем наизготовку, взяв под наблюдение тыл.
— Мир вам, товарищи! — как можно дружелюбнее поприветствовал я местных, притихших при виде вооруженных людей.
— И тебе, мир, коль не шутишь! — вышел вперед невысокий крепыш с испитым лицом, сжимающий топор в потемневших от машинного масла руках. — Сами откуда будете?
— Из Борока мы! — ответил я, одновременно опуская ствол автомата вниз, мой визави выглядел вполне мирно. — В Рыбинск едем. А у вас что случилось?
Бабы в толпе дружно, но негромко заголосили, взгляды мужиков мигом потерялись. Что-то неладное у них…
— У нас беда случилась! — показав рукоятью топора в сторону одноэтажного строения церкви, ответил крепыш. — Вчера помер один приезжий, да как приезжий, Васька, сын тетки Наташи, он в Москву переехал, да вернулся как началось… Да поднялся, тут же саму Наташку искусал, она возле него хлопотала. На дворе это было, он свинью заколол, та поднялась, да его за руку…
— Свинья, поднялась? — от удивления у меня округлились глаза.
— Так да, свинья! — подтвердил крепыш. — Глаза побелели, шаталась, еле ноги двигала! Васька её тут же по голове, кувалдой, она и успокоилась навек. А через час он сам упал, да тут же и поднялся, мать подрал. Оттащили его, скрутили, перевязали Наташку, так толку то, через час и она…
— Так везде сейчас… Зараза эта целые города в могильники превратила! Хорошо ещё, что у вас только двое! — я попытался успокоить собравшихся.
— Кабы двое! — чуть ли не закричал крепыш, всполошив наблюдавшего за нами Бэтэра. — Батюшка наш, Никифор, загнал их в храм, собрал приход, да начал бесов изгонять! Сказал, одержимые они, надо молитвой изгнать бесов. Двери заперли, до вечерни молитвы пели, а потом все больше крики из храма доносились, а не псалмы. Кто-то пытался вырваться, в дверь стучали, а потом все и стихло…
— Много их там? — мрачно спросил я, поняв, что услышу дальше.
— Так, душ тридцать наверное… — почесав обухом топора затылок, ответил крепыш. — Мы тут собрались, не знаем, что делать дальше. Одни говорят, надо открыть и перебить нечисть, другие говорять, что грех, живые они, только больные.
— Живых там нету. Эта болезнь убивает человека, а поднимается уже тварь, в которой ничего людского не осталось, кроме тела. — повысив голос так, чтобы все услышали, сообщил я. — Если те, кто внутри храма, вырвется наружу, вы все станете такими же, как они, заразу понесете дальше, к своим детям и старикам!