Племянник резво проскочил в конюшню и вскоре вывел на двор мощного коня, с красивыми, выразительными глазами, крупной, горбоносой головой, мощной с низковатым поставом шеей, широкой, глубокой грудью, средней холкой и крепкой, мускулистой спиной. Росту в холке у темно-гнедого жеребца было добрых сто шестьдесят сантиметров, движения отличались плавностью и свободой, в целом, гнедой Орлику пришелся по нраву и он не стал этого скрывать. Подойдя к Кречету, он спокойно и ласково приговаривая огладил его гриву, шею, угостил припасенным в корчме куском лепешки, конь с благодарностью и вниманием глянув на нового, неизвестного человека, благодушно, без настороженности фыркнул.
— Гляди-ко, сразу признал. А ведь другого и не подпустит, особенно чужого… — Услышал Микола комментарий Марфы.
Повернувшись к ней, он уже твердо намерившись купить гнедого, спросил:
— Цена была названа только за коня или вместе с седлом и упряжью?
— Коли берешь его, то и седло твое, — довольно улыбаясь ответила Марфа, и подала знак племяннику, который не мешкая передав уздечку в руки Миколы, побежал на конюшню за упряжью. Русин не стал тянуть и тут же отсчитал двадцать монет, расплатившись с трактирщицей.
Седло, привычный русинский арчак, вынесенное Митюшей было не новым, но Микола был этому даже рад — сидеть на необмятой коже не слишком ловко и приятно. Лично затянув подпругу, Орлик уселся в седло и уже с высоты своего нового, всаднического положения оглядел двор и людей, собравшихся вокруг.
Дмитрий также быстро снарядился в дорогу и на своем Чалом неспешной рысью поехал в сторону замка. Микола прощаясь, еще раз махнул рукой в сторону Марфы и направил своего Кречета следом за проводником.
Брадан, переодевшись в преподнесенный ему русинами наряд — совсем новый бешмет тонкого синего полотна, чекмень — из коричневой шерсти, высокие, мягкие сапоги, выглядел нарядным и помолодевшим. Только бледность еще разливалась по лицу, из-под шапки виднелась белая повязка. Заметно было, что слабость и хворь не до конца его оставили. Но, оказавшись в седле пусть даже и простой, а не чистопородной горской лошади, он сразу преобразился. Исчезла неуверенность в движениях, появилась гордая осанка, взгляд стал твердым и радостным. Лошадь его слушалась без понуканий, словно и она почувствовала и прониклась его настроением.
Ехали, растянувшись цепочкой — впереди проводник Дмитрий на своем Чалом. Дорогу он знал прекрасно, в седле держался хорошо, уверенно направлял коня то через речку, где, казалось, нет никакого брода, то к неприступному склону, в котором открывалось вдруг незамеченное сразу ущелье, то прямо в заросли, которые словно расступались перед всадниками.
Сразу за Дмитрием ехал князь, потом вагр, Орлик и Скворуш, а замыкали строй близнецы Хортичи, которым тоже досталось по лошади. Застоявшиеся престарелые коняги дозорных, с сильно отросшими гривами и хвостами не слишком понравились разведчикам, особенно когда они увидели коня Орлика. Впрочем, заметив их горящие взоры, князь приказал им не пялиться, а самим постараться быть такими же расторопными и озаботиться о лошадях. Близнецы просияли, решив завтра же отправится на поиски подходящих скакунов. И даже смирились с тем, что ехать на первую охоту придется на старых клячах.
Солнце поднялось уже высоко, но сюда, в непролазные дебри высокогорного леса, едва пробивалось. Дмитрий вел их неприметными тропками и, судя по заинтересованному взгляду Брадана, даже он не знал, где проживает этот отшельник Трогг Шатун.
Но это его не слишком волновало. Адам заметил, как невольно начинает светиться взгляд горца по мере приближения к горе, у которой они должны были расстаться. Он заранее ее показал, как только увидел знакомый склон, смотрите, за ней — мое селение. Вагр беспокойно кусал ус, в остальном являя полное спокойствие.
Борут же, легонько направляя Бурана, пристально поглядывал по сторонам, привычно запоминая мельчайшие детали. Ничто не могло скрыться от его взгляда. Словно не на веселую охоту направлялся, а врага выслеживал. Вспомнилось почему-то, как еще мальчишкой на охоту с отцом ездил. Как билось сердце, от того, что отец взял его с собой. Сколько же лет ему было? Десять? Нет — больше. Тогда уже Василинка поселилась в крепости. Василинка…
Боль воспоминаний привычно обожгла, не так остро как прежде, но все же. Где она теперь? Счастлива ли с этим ублюдком-бароном? Нет, думать о ней нельзя. От этого он всегда становился мрачным, потерянным, ощущал себя тем самым влюбленным Войко, только что сделавшим признание и отвергнутым так легко, так жестоко…
Ветка хлестнула по шапке, и Адам пришел в себя, увидел, что подъезжают к высокому дубу, где расходились их пути с горцем.