Адам и Эвелин

— Потому что у него тут так выпирает? — Катя показала пальцем на кадык.

— Мальчиком он, наверное, очень стеснялся, тонкая шея и такое адамово яблоко. В каком-то смысле он всегда был Адамом.

— Выглядит мужественно.

— Хм, мне тоже так казалось.

— А теперь не кажется?

— Кажется.

— А Михаэль?

— Это совсем другое. Адам по сравнению с ним — ребенок.

— Ты так считаешь?

— Михаэль знает, что ему нужно, он не стоит на месте, у него жизнь кипит, настоящий ученый. Весь мир объездил, знает кучу языков, у него такой кругозор, он и дышит как-то свободнее, а не то что из года в год одно и то же.

— У него красивые руки.

— Хм. У него в голове такие сумасбродные вещи. Он всего Лема читал, из-за Лема он даже польский начинал учить.

— Это который фантаст?

— Да, он еще про роботов пишет и про машины. Для Михаэля он — величайший писатель.

— Да у нас ведь тоже его издают? — Катя оперлась на руку, чтобы видеть Эвелин. — А любовник он хороший?

Эвелин кивнула.

— И между вами сразу пробежала искра?

— Я даже не думала ни о чем таком. Он собирался жениться на одной моей подруге, на своей двоюродной сестре.

— На Моне?

— А, точно, ты же ее знаешь.

— Плохая компания.

— Это Адам так сказал?

— Да как-то у него так случайно вырвалось. А почему ты уехала без него?

— Этого тебе Адам, конечно, не рассказывал.

Эвелин тоже оперлась на руку и задела крышу палатки.

— Мокрая, — сказала она и убрала волосы с лица.

— Утром надо поосторожнее, если заденешь, будет небольшой дождик, — сказала Катя.

— У нас тоже такая, похожая.

— Так что у вас произошло?

— Я уже давно это знала, то есть могла догадываться. Мона сказала, что все это знали, кроме меня.

— Что знали?

— Что он их трахает, своих женщин.

— Своих женщин?

— Своих клиенток, свои создания. Он даже имена им дает. Сначала он говорил, что так называются модели, которые он создает. Но это больше похоже на прозвища девочек легкого поведения. Он их фотографирует в новых вещах. Ты бы видела их глаза, из них похоть так и прет, как будто они себе просто маленький перерывчик устроили. Была недавно на фотографии одна в шелковой блузке, конечно же на голое тело, у нее торчали соски, хоть глаза ими выкалывай.

— Еще моложе тебя?

— Да нет, какое там! Увидела бы ты их просто так на улице — на таких вообще никто не смотрит, настоящие тетки.

— Да ты что?

— Но в том, что он для них шьет — а шить он умеет, этого у него не отнять, — они выглядят просто потрясающе, и это его возбуждает.

— Может, дело в одевании-раздевании?

— Нет-нет, все не так просто. Я их застала, я их видела, хотя мне совсем не хотелось этого знать.

— Ах ты черт! Как больно.

— Я ничего о себе не воображаю, правда, но если б ты ее видела. — Эвелин снова случайно задела крышу рукой. — Извини. Ты не поверишь, правда не поверишь. В голом виде она такая бабища.

— А Адам?

— Он так и стоял, за шкафом, без ничего…

— Адам в костюме Адама. Ему, что ли, нравятся такие женщины?

— Да нет, они ж не все такие. Но теоретически на ее месте могла бы быть любая, любая клиентка, любая женщина.

— Не знаю, насколько тебе это интересно, но со мной он вел себя прилично, правда — прямо как ангел.

— Я верю, я очень тебе верю.

— Я сказала какую-то глупость, что я готова исполнить любое его желание или что-то вроде того, я даже думала об этом. Я просто хотела, чтобы он меня провез, на все остальное мне было плевать. Но он ни одного словечка не отпустил, ничего такого. Я уж думала, он голубой…

— Адам?

— Ну, он же портной. У меня есть один знакомый парикмахер, голубой, а парикмахер и портной — не такая уж и разница.

— Портной — это все-таки другое!

— Не важно, я просто хотела сказать, я думала, он либо голубой, либо правда любит свою жену.

— Может, и любил когда-то.

— Если б мужчина поехал вслед за мной на такой старой тачке, хоть я уже и с другим… Это все-таки что-то значит.

— Только вот что?

Катя легла на спину, подложив руку под голову.

— Ты правда хочешь вернуться?

— Самое ужасное, что раз в несколько часов мое решение меняется, — сказала Эвелин.

— У тебя там есть кто-нибудь из родных?

— Нет, никого. У Адама есть тетя, не по прямой линии, она к ним раньше иногда приезжала. Ее муж в какой-то момент бежал, он то ли не хотел больше приезжать в ГДР, то ли его не пускали, занимает какой-то высокий пост.

— У нас все там. Мы всегда были единственными, кто еще не перебрался на Запад.

— Когда начинаешь об этом думать, когда это вдруг начинает казаться таким осуществимым…

— Тогда уже не можешь больше спокойно ни о чем думать. Я даже считаю, что уехать — это наш долг, мы ведь даже не знаем, что такое настоящая жизнь.

— Адаму так мало надо. Пить пиво по вечерам, сидеть в саду, курить сигару, потом сосед к забору подходит… Он даже с соседями в хороших отношениях. Меня это привлекало, он был такой независимый, знаешь, в этом что-то было. Университетские мальчики, они были такие осторожные и правильные, по сравнению с ними Адам был глотком свободы. За словом в карман не лез. Но если все это ради того, чтобы посидеть в саду…

— Вы никогда никуда не ездили?