Адамант Хенны

Он был один в этом белом пламени, где верх сливался с низом, Правая сторона — с левой. Ни ориентиров, ни направления — одна только боль. Фолко внезапно почувствовал себя маленьким, напуганным, неопытным хоббитом, вдруг оказавшимся в пригорянском трактире один на один с бывалым мечником. Умом Фолко понимал — точнее, пока еще помнил, — что никуда не делся ни океан, ни береговая полоса; над миром по-прежнему светит солнце, пусть жаркое, но совсем не убийственное; под ногами — старое, крепкое тело «дракона». Он помнил это — но именно помнил. Мир, представший внутреннему взору, разительно отличался от видимого глазами. Собственно говоря, мира, как такового, тут вообще не было.

Однако было кое-что иное. Где-то в яростном белом огне пряталось НЕЧТО; боль обжигала вдвойне, когда Фолко пытался углядеть это незримое средоточие Силы. Но именно боль стала поводырем. Усилием воли хоббит погнал мотылька (а на самом деле — собственную свою мысль) — туда, вперед, неважно, вверх или вниз, на восток или на запад, — главное, что вперед.

Он помнил, что там, в недрах огненной круговерти, его подстерегают те самые таинственные «заклинатели». Однако с торжеством неофита, окунувшегося с головой в недоступный прочим смертным миг волшебства, Фолко шел напролом. Его воля обрывала боль, заставляя умолкнуть терзаемую плоть «тонкого» тела, что обрел он, прибегнув к эльфийскому чародейству.

Прошлый раз он видел залитый Тьмой мир — мир, пронзенный узкой солнечной шпагой; теперь место Тьмы занял Свет, с не меньшим успехом застилая глаза. Тогда сияла крошечная точка на лоне залитой мраком земли; сейчас же открылось незримое сердце огня, тайное сердце в бьющемся и ярящемся от нерастраченной мощи океане неземного пламени. И теперь Фолко сумел, одолев палящую боль, прорваться сквозь все завесы — прямиком к потайной сердцевине.

Воображение, разбуженное запомнившимися с прошлого раза «повелителем» и возможными «честивыми чародеями», рисовало хоббиту мрачный замок, высоченные своды, теряющиеся во тьме, исполинские залы и — венец всего — вознесшийся черный трон…

Однако все оказалось совершенно не так.

Фолко видел внутренности просторного шатра — яркого солнечно-золотистого цвета. Не было ни черных тронов, ни дымящихся отравными испарениями курильниц. Пол в шатре оказался застелен яркими, разноцветными коврами, их покрывал причудливый орнамент.

Ничего темного, зловещего, страшного; впрочем, Фолко давно уже привык — жизнь не любит унылого однообразия черно-белой раскраски. Враг далеко не всегда — жуткое страшилище, нелюдь, каковое должно с молодецким хаканьем развалить клинком надвое (неважно, кто это — безмозглое чудище или же наделенный разумом и речью орк), он ведь тоже — случается — верит в нечто высокое…

В шатре расположились пятеро людей. Четверо сидели в ряд, поджав ноги; пятый устроился на возвышении из цветастых подушек, высокий, с чеканным орлиным профилем, с иссиня-черными волосами до плеч. Лицо окаймляла аккуратная бородка. Глаза — темные, большие, чуть вытянутые, со странным мерцанием в глубине. На плечах — просторная, ниспадавшая волнистыми складками накидка драгоценного сверкающего шелка. Пальцы унизаны перстнями, на роскошном, явно подгорной работы поясе — кинжал в золотых ножнах. Рубины, изумруды, крупные ограненные алмазы, синие сапфиры — все сокровища земных недр теснились на ножнах и гарде, свидетельствуя при этом о полном отсутствии вкуса у владельца роскошного оружия.

Собравшиеся говорили на странном языке — отрывистом, резком. Фолко напрягся, стараясь уловить хотя бы намеки на знакомые слова. Ведь хоббит худо-бедно изъяснялся на квенийском и на синдаринском, на языке всадников Рохана и на суровом хазгском, на скудном дунландском и на прямом, как стрела, языке истерлингов! Но на сей раз не преуспел. Не слышалось даже харадских слов.

Однако стоило напрячь волю, обратить ее в слух — и говор чужаков волшебным образом превращался в понятные фразы, словно в сознании Фолко кто-то повторял вслед за беседующими незнакомцами.

— …Таким образом, избавились мы от докучливых толп этих ни на что не годных перьеруких. На нет сведена сила Тхерема. Теперь станет он легкой добычей, — нараспев говорил один из четверых, сидевший с правого края, спиной к незримому Фолко.

— Благодаря мудрости несравненного Хенны, дарованной ему благими Богами… — тотчас же подхватил сидевший по левую руку от говорившего.

— Хватит! — неожиданно резко вмешался чернобородый человек в шелковой накидке, восседавший на возвышении, — судя по всему, как раз тот самый загадочный Хенна. — Хватит лести, Боабдил! Ты знаешь: мы все, и я в том числе, ничто перед мудростью и силой Богов. Им благоугодно было избрать меня, оделить меня силой и мудростью, — но это лишь благодаря им. Я есть лишь их ничтожный служитель — как и вы все.

Голос у Хенны силен и низок, настоящий бас, почти что рык. Глаза горели волей и решимостью. Чем-то он очень-очень напоминал Олмера…