Адамово Яблоко

Вещи, с которыми, как ты полагаешь, связано счастье, обычно бывают орудиями пороков, стимулом сладострастия, приманкой желаний, жесточайшими муками похоти.

Поджо Браччолини

Переговоры шли трудно, чувствовалось недоверие и недопонимание немцев, которых не столько ободряли, сколько отпугивали обещания поддержки со стороны «административного ресурса». Было много вопросов по бюджету и по технической части проекта.

Марьяна, проработавшая всю документацию «на берегу», была готова разъяснять каждую частность, но в специфике производства инвесторы разбирались не лучше Георгия. А он насмешливо окрестил проект «наш город-сад», хотя речь шла о строительстве перерабатывающего производственного комплекса со сложной системой очистных сооружений. По-настоящему и немцев, и Георгия не интересовало ничего, кроме денег, – сроки окупаемости, проценты, гарантии, откаты.

Марьяна вела это дело по поручению отца и выступала его представителем на переговорах. Георгий представлял собственную компанию, подключив к разработке схемы финансирования своего друга и компаньона Вальтера Вербера. Швейцарец вызывал определенное доверие у немцев, к тому же им было удобно вести переговоры на нейтральной территории, в Женеве. Но и здесь решения по спорным вопросам не были достигнуты, и Марьяна уже заранее обдумывала, как отчитаться перед отцом.

Однако больше, чем провал переговоров, ее тревожило то, что происходило между ней и Георгием, выражаясь в полунамеках и скрытых знаках. Никогда раньше она не проводила так много времени с ним вдвоем и не могла представить, что, узнавая его ближе, подмечая всё новые его недостатки, она все безнадежней будет увязать в ловушке его обаяния – как жучок в песчаной ямке, вырытой скорпионом.

Порой казалось, что это Георгий изменился, вдруг доверился ей, решился открыть себя настоящего, без галстука и запонок. Но рассудок подсказывал, что эти перемены происходят в ее собственном сердце, которое теперь беспокоило ее куда чаще, чем обычно чувствительный желудок.

– Напомни, на какой коньяк мы спорили с Шулеповым? – спросил Георгий за завтраком в гостинице за три дня до намеченного отъезда. Он выглядел усталым и не таким свежим, как обычно, и для Марьяны это был дурной знак.

– По соглашению? – уточнила она, откладывая вилку.

– Да. Я помню, что обещал бутылку коллекционного «Пьера Феррана». А он, кажется, какой-то элитный купаж от «Курвуазье».

Марьяна пожала плечами.

– Сочувствую. Не нужно было спорить. С самого начала было ясно, что у нас слабая переговорная позиция.

– Да нет, я как раз собирался ему звонить, заодно напомню. А ты можешь сообщить Павлу Сергеевичу – сегодня подпишем предварительное.

– Откуда такая уверенность? – удивилась она. – Я как раз вижу, что мы уедем ни с чем. Немцы держатся очень настороженно, им явно недостаточно гарантий…

Георгий взглянул на нее, разрезая ветчину на тарелке.

Марьяне, которой чаще всего был неприятен вид мясной пищи, отчего-то нравилось смотреть, как он ест – неторопливо, со вкусом, словно священнодействуя над приборами и бокалами.

– Видишь ли, у меня есть новости. Вчера вечером ты пошла спать, а мы посидели в баре, пообщались в неформальной обстановке. Обсудили Достоевского и Гете. Это моментально растопило лед.

– Гете? – чувствуя подвох, переспросила она.

– Ну да. Россия, Лета, Лорелея. Семья Романовых – одна шестнадцатая русской крови, остальное – немцы. Это нельзя сбрасывать со счетов.

Марьяна подумала, что усталый вид и покрасневшие глаза отчасти подтверждают его слова – это были явные свидетельства похмелья. Она тут же поняла, что ночью они ездили в какое-то злачное заведение и поэтому отделались от нее сразу после ужина. Почему-то это открытие вызвало у нее сильнейшую досаду, хотя она знала, что это обычная практика подобных встреч.

– И еще один фактор – для европейцев очень важна репутация. А наша с тобой репутация чиста, как горный хрусталь.

– Я не понимаю, ты шутишь?

Он отпил кофе и кивнул.

– Конечно же, я шучу. Они хотели три, но сошлись на двух.

– Два процента от привлеченных? Так много? Я должна позвонить папе, – начала было Марьяна, но осеклась.

– Мы же договаривались, Марьяна Павловна, – произнес Георгий с нажимом, – если я принимаю решение, значит, я отвечаю за него. Мы хотим идти вперед, и за это приходится платить.

– Я не спорю. Но все же это очень большие затраты… Нам трудно будет компенсировать.

– А мы попробуем, – кивнул он. – Город-сад стоит мессы.

– Стоит мессы? – переспросила Марьяна, не понимая.

Массируя висок, он пояснил:

– Нет никаких документальных подтверждений того, что Генрих IV произносил историческую фразу «Париж стоит мессы». Но можно предполагать, что именно так он и рассуждал, меняя протестантскую веру на католичество, чтобы получить французский престол. У каждой вещи есть цена. В данном случае она разумна.