Адаптация

Последнее, что я увидел, уже влетая в туман, окутывающий основание небоскреба, было неожиданно приблизившееся ко мне лицо Сида; он внимательно смотрел на меня сквозь что-то плотное и прозрачное, похожее на стекло. На его губах, по обыкновению, блуждала полуулыбка. Казалось, он обдумывает свою очередную логико-иррациональную сентенцию.

Я вышел на балкон.
Увидел птиц небесных.
Они кружили тихо, шептали что-то мне.
Одна сказала: чудо!
Взгляните – человек, он ходит по земле…

Утро счастливчика

Помните насквозь западный фильм семидесятых годов прошлого века под названием: «О, Счастливчик»? Он пробрался на советские экраны, потому что ставил смертельный диагноз капиталистическому обществу, попасть в которое мечтали многие из нас, будущих пессимистичных синглов, живших на обширных территориях к востоку от Берлинской стены. Мальчиком лет двенадцати я смотрел этот фильм в летнем кинотеатре на берегу Азовского моря. Была наполненная бесшумными мотыльками и комариным зудом ночь, гравиевые дорожки санатория, где располагался кинотеатр, шуршали под ногами, когда наша семья – я, отец, мать и брат с девушкой, с которой он познакомился три дня назад на берегу, счастливые и беззаботные, шли смотреть «О, Счастливчика!».

Начинался фильм стрекотанием кинокамеры и черно-белыми кадрами плантации кофе, где один из работников, негр, прячет под рубашку несколько зерен кофе. Воровство замечает надсмотрщик. Вора хватают, зачитывают приговор: отрубить руку, своровавшую зерно. Плантатор взмахивает топором. Немой вопль боли приговоренного внезапно сменяется выплеском музыки Алана Прайса. И сразу начинается полуфантастический цветной road movie с участием юного беса Малколма Макдауэла. Он, Макдауэл, и есть тот самый Счастливчик, которому фирма по производству кофе оказала честь стать ее коммивояжером. Счастливчик путешествует на машине через всю Англию, попадает в кучу различных передряг. Вот он заблудился на территории военной базы, где его допрашивают и пытают военные. Но база взрывается, и Счастливчика подбирают на автомобиле две престарелые леди, едущие в медицинский центр, где за хорошую плату над ними будут проводить биологические опыты. Счастливчик тоже согласен на опыты – но, оказалось, в клинике ему хотят отрезать голову и пришить к телу дикого кабана. Он сбегает: выпрыгивает из окна палаты. Путешествует по стране полунищим бродягой, спаривается со случайными попутчицами, знакомится с полусумасшедшей дочерью миллионера. Устраивается на работу, но не успевает к ней приступить, потому что его босс выбрасывается из окна небоскреба. Тогда Счастливчик решает стать актером. Он приходит на кинопробы: Счастливчику дают в руки пулемет, просят улыбнуться. Он улыбается, но как-то неправильно, не так, как требует режиссер. «Ты должен выглядеть счастливым, понимаешь, счастливым! – орет режиссер на Счастливчика. – Улыбайся! Не вижу счастья на лице, где твое счастье, собака?» – и бьет Счастливчика по лицу. Наконец Счастливчик через силу растягивает губы, разбитые в кровь, в счастливой улыбке. Последние кадры: улицы заполняет возбужденная толпа, в которой очутились все, живые и мертвые, персонажи фильма. Задрав головы, они с воплями счастья, словно восставшие для Страшного суда, подскакивают, пытаясь поймать летающие над головами воздушные шарики, на каждом из которых написано: «О, lucky, lucky man!»

Под радостные вопли последних кадров «О, Счастливчика!» я и проснулся.

Сегодня был первый день после того, как я перестал пить паксил, – и, кажется, наступило выздоровление.

Мне было неплохо. Да, не хорошо, а именно неплохо. Знакомо вам такое состояние? Когда ощущение тепло-прохладной середины вдруг, после окончательного щелчка в голове становится нормальным, естественным и единственно главным во всем твоем существе. Знакомо? Конечно, вы еще помните себя тем, кем были раньше, вы еще понимаете, кем хотели стать – но вы уже ощутили удобство новой жизни. Ваша душа закрыта двустворчатой раковиной, внутри которой вы можете уже почти безболезненно, почти совсем бесстрадательно заставлять себя не страдать. Это неплохо. Поистине неплохо! Not bad, как говорят американцы. В этом рубленом, как недожаренный бифштекс, выражении заключена точная, вселенская суть. Мир не хорош и не ужасен – он именно неплох. Может, когда-нибудь очередные протестанты, созвав новый Вселенский собор, перепишут надоевшее начало Ветхого Завета. И будет там отныне читаться так: «И увидел Бог, что Он создал, и это было неплохо».