Адаптация

Переругивались они и этим августовским утром, когда наша семья стала собираться в поездку, хотя спокойно упаковать вещи можно было еще вчера вечером.

Ругались и мы с братом – потому что я тоже уже вырос, потому что Борису пришлось на время вернуться в нашу с ним комнату, в которой теперь хозяйничал я, потому что у каждого из нас были свои серьезные проблемы, до которых никому, кроме нас, как нам обоим казалось, не было никакого дела.

Почему же мы отправились в эту совместную поездку?

Инициатором была мать. Несмотря на свои пошатнувшиеся семейные позиции, мать, как и раньше, все еще командовала отцом и в какой-то степени нами с братом. Она не то чтобы хотела склеить нашу растрескивающуюся семью – нет, она просто всегда жила в глубокой убежденности, что любое движение вперед лучше, чем стояние на месте. Впервые за два года оба ее сына оказались вместе и должны были скоро вновь разъехаться – почему бы не использовать этот шанс и не отправиться, как и в былые времена, к морю?

А отец… Он тоже любил нас, своих сыновей, любил, может быть, сам не догадываясь об этом, и свою жену – и ему тоже было не так мучительно ехать вперед, как оставаться на месте.

Борису просто хотелось убить время, ожидая приглашения от друга во Францию.

Ну а мне…

Еще вчера я хотел сигануть с крыши нашей девятиэтажки. Разумеется, ниоткуда не прыгнул, решив вместо этого, что лучше там, на морском берегу, заведу феерический роман с какой-нибудь суперкрасавицей и тем самым отомщу бывшей любимой. А бывшая любимая принялась говорить по телефону, что, мол, у каждой любви имеется срок годности и мы с ней нашу любовь просто просрочили, потому что не стали развиваться дальше, а стояли на месте, поэтому, мол, и случилось то, что случилось. Под «развиваться дальше» она, вероятно, имела в виду утрату девственности. Что, как я полагал, и сотворил с ней ее физик во время ее поездки к бабушке в Канев, где физик проходил преддипломную практику.

В течение полугода нашей любви мы с ней целовались, обнимались и занимались, как я потом узнал из глянцевых журналов, «петтингом» – но не больше, по ее настоянию. И это при том, что я тоже был девственником, хотя на вопросы друзей – как, мол, там у вас с Иркой, отвечал, что у нас с ней все, разумеется, по-взрослому. Ира была младше меня на год. Мы мечтали, что обвенчаемся и «это случится» в свадебную ночь. «Как у моих бабушки и дедушки было, – мечтательно закрывая глаза, говорила Ира, – по-настоящему, как полагается у мужа и жены». И вот – оказывается, «любовь имеет срок годности»… «Прости, но он оказался более настойчивым, чем ты, а со мной, видимо, так и надо поступать…» – убийственно честно сформулировала моя просроченная любимая причину своего ухода. Сказала, что ушла от меня бесповоротно и предложила остаться друзьями. Как же коротка бывает эмоциональная память женщин, стоит им встретить другого мужчину! Я решил было бежать драться с ее физиком и силой вырвать ее из его лап, с этой мыслью и заснул, а наутро в квартире началась кутерьма сборов на море. В общем, я был посажен в наш салатовый «Москвич» безвольным и пропащим девственником, рохлей, уверенным, что никакой любви не существует, и до слез ярости страдающим по своей просроченной иллюзии.

Где-то часам к двум дня все мы, вся семья Грековых, доругавшись и дособиравшись, сели наконец в навьюченный вещами «Москвич». Отец завел двигатель, и зеленая перевернутая видавшая виды ванна, покачиваясь и урча, тронулась со двора. Наш путь лежал в Геническ, на Азовское море, как и в стародавние времена. Путевки в санаторий у родителей на этот раз не было, но на работе отцу сказали, что путевку можно легко купить по приезде.

«Москвич» бежал по шоссе ровно и споро, лишь иногда что-то слегка дребезжало внизу и отец дважды останавливал автомобиль, чтобы подлезть под машину и посмотреть, в чем причина шума. Скорость была не больше восьмидесяти километров в час. Передние боковые стекла были опущены; отвернуты наружу и две маленькие, похожие на стеклянные паруса, форточки. Мать сидела впереди рядом с отцом, мы с братом сзади. Один раз на спуске скорость движения зашкалила за 100 км в час, и тогда мать, как и в былые времена, нервно схватила отца за руку: «Игорь, тише!» – а отец, морща лицо, отвечал ей: «Под руку не хватай, под руку!»

Мы ехали по Запорожскому шоссе, вдоль которого слева и справа группами стояли продавцы придорожной снеди, в том числе дынь и арбузов. Родители покупали дыни и арбузы, мы с братом разрезали их прямо в машине и ели, и мать, так же как и в былые годы, говорила нам, не оборачиваясь:

– Не ешьте в машине, закапаете!

Но мы ели и капали арбузной кровью на свою одежду, коврики под ногами, на сиденья.