Адаптация

«Да… „все включено“, – кивнул Сид. – Понимаешь, молодой человек моего, например, возраста, приходя в какое-нибудь заведение жизни – будь то тусовка, поездка куда-либо, передача по ТV, книга, офис, женитьба – все, что там ему предлагается, воспринимает с одинаковым среднеприподнятым настроением. Или, наоборот, с не очень приподнятым – ну, смотря у кого какая психика сложилась к тому моменту. А я, придя в армию, взял и перевоплотился по их образу и подобию: воспринял казарму как некий отель с системой „Аll inclusive“ и стал абсолютно все – зуботычины сержантов, кроссы, дурацкое заучивание уставов, тренировки на плацу – ну ты же был в армии, знаешь – воспринимать как услуги, за которые государством за меня уплачено и теперь я могу по праву их получать. Кстати, таким образом находишь в армии много полезного, я, например, медитировать впервые попробовал, не думать ни о чем, чтобы не страдать, когда выполняешь однообразную тупую работу… Правда, к одной бодяге в казарме было трудно привыкнуть: к отжиманиям от пола. Особенно по ночам, когда деды поднимали с кроватей и заставляли отжиматься. Знаешь, у меня руки почему-то ужасно слабые. Приседать могу много раз, а вот отжиматься было страшно мучительно».

Мы проговорили до вечера, и Сид выбрался из своего «Офиса», чтобы прогуляться со мной к метро.

– Слушай, Саш… – задумчиво, глядя себе под ноги, сказал Сид, идя рядом.

– Да?

– Помнишь, ты упрекнул сегодня меня… да и себя тоже, – в том, что мы слишком много болтаем о вечности?

– А… да, в шутку, наверное.

– Нет, ты испугался.

– Может быть.

– Я тоже, Саша. Но это не был неприятный страх. Он был, скорее, заслуженный. Я думаю, самое неожиданное в современной России – смерть. Да и на Западе тоже. Мы ведь все у них перенимаем. Сейчас модно жить так, словно смерти вообще не существует, а уж загробного мира и подавно. Знаешь, Саша, мы ведь с тобой сошлись еще и потому, что предпочитаем говорить о главном, а не о мелком, несущественном.

– Наверное, так, Сид.

– И нам обоим неинтересны люди, разговаривающие о ничтожном.

– Да, верно.

– Знаешь… Ты пиши в своем романе так, чтобы персонажи всегда говорили о главном. Всегда только о самом существенном. Пусть даже перебор у них будет от главного, пусть они блевать от этого будут – ничего! Это только на пользу.

– Конечно… – я посмотрел на него. У Сида было странное, непохожее на него жесткое лицо. – Ты тоже так пиши в своем реальном романе, Сид, – добавил я.

– Я это делаю, Саша. Я думаю, что только так можно создать что-то стоящее. Неважно, где: на бумаге, в действии, в мыслях. Везде.

– Да, везде… – глядя на встречных прохожих с кривой улыбкой, проговорил я.

И вдруг перестал понимать, хочу ли я жить. Умри я сейчас – сразу, мгновенно, без мучений – я бы, кажется, не удивился и не сильно расстроился. Хотелось опуститься на землю, лечь на арбатскую брусчатку спиной. Лежать и ждать, что будет дальше.

Странное дело – стыд, неудобство перед прохожими не позволили мне этого сделать. Жить не хочется, а стыд, оказывается, живуч?

– В Египте автобусы с туристами часто переворачиваются, падают в пропасть. Вот случай был год назад… – монотонно, как радио, бубнил голос впереди.

«Интересно, где он тут пропасть нашел?» – подумал я.

– Девчонок наших воруют, страсть! Завозят в пустыню, и того. Да и молодых мужиков похищают – на органы. Кстати, все бедуины, что водят через пустыню караваны, перевозят на верблюдах оружие, наркотики и девочек для израильских борделей. Это на внешний вид они такие несчастные, запыленные, в халатах. А на самом деле – богатенькие баи…

– Вы так любите экстремальные ощущения? – вкрадчиво спросил женский голос.

– Да нет, скучно как-то. Может, все-таки кофе с водочкой?

– Ну, уговорили…

Остановка – кафе. Пассажиры начинают вставать со своих мест.

– На завтрак отводится не больше получаса, – мягко говорит в микрофон Альвар. – Чай платный: пять фунтов. Имеется туалет: один фунт. Запомните, пожалуйста, как выглядит наш автобус, цвет и номер. Если кто-то опоздает, мы, к сожалению, не сможем его долго ждать. Напоминаю: дальше мы поедем колонной под охраной военных через широкую пустыню, и будем зависеть уже от коллективной воли, а не от одиночной. Поэтому не опаздывайте, господа.

Сонные люди выходили из автобуса. Снаружи оказалось неожиданно холодно: со стороны пустыни дул сильный ветер. Было странное ощущение: воздух теплый, но ветер до каждого сантиметра продувал человека, если он стоял некоторое время без движения.

Возле кафе скопилось большое количество автобусов. И толпа туристов – вероятно, со всех прибрежных отелей Египта – устремилась с коробками сухого завтрака в здание кафе. По этим коробкам в руках можно было определить статус людей: от элегантных фирменных упаковок с логотипом пятизвездочных отелей до мятой картонки из-под соуса «Хайнц» в моих руках. Люди двигались молча, похоже, что ветер мешал им говорить. Продвигаясь в толпе, я чувствовал себя внутри общего исхода – как недавно в аэропорту. Неужели я только три дня назад прилетел? А кажется, что прошло дней десять.