Адаптация

Она сердилась на него с самого его рождения. А именно с того момента, когда мать провела апельсином у него перед глазами и сделала вывод, что он не видит. Из окна своей спальни, выходящего во двор, она видела яркое пятно плода, присевшую на корточки мать, слышала ее нежный, певучий голос, а потом наступила тишина. Она помнила неистовый стрекот цикад, журчание воды, бормотание раскачиваемых ветром веток, но все, что осталось от той летней музыки, — это склоненная голова матери, апельсин у нее в руке. Она поняла, что в этот момент началась новая жизнь. С прежней жизнью было покончено. Зря отец оптимистично обещал, что в школе они будут единственными, кто умеет играть в карты для слабовидящих, она не была дурочкой. Она видела, что отец чуть не плачет, а главное, видела его улыбку; он улыбался, но взгляд ничего не выражал. Но ее старший брат поверил в эту огромную ложь, договорился, что первым принесет в школу колоду Таро со шрифтом для слабовидящих, пообещал ей, что некоторые партии они будут разыгрывать только вдвоем. Тогда младшая согласилась. И вся жизнь закрутилась вокруг малыша.

Он высасывал все силы. У родителей и у старшего брата. Родители не могли смириться с ситуацией, а брат полностью погрузился в заботы о малыше. У нее же ни на что не оставалось энергии. Малыш рос и вызывал у нее все большее отвращение. Конечно, она никому об этом никогда не говорила. Он постоянно лежал, постоянно болел, постоянно от чего-нибудь страдал. Ему нужно было помогать сморкаться, давать лекарства из пипетки, капать в глаза, поддерживать голову при кашле. Каждое кормление занимало не меньше часа. Он глотал медленно, маленькими глотками пил воду, которую ему давали, наклоняя стакан к полуоткрытому рту, и всё боялись, что жидкость пойдет не в то горло. Его кожа была настолько тонкой, что реагировала на прикосновение ткани, на жесткую воду, на солнечные лучи, на слишком грубое мыло. Ему нужно было все мягкое, теплое, нежное, вещи для новорожденных или стариков. Но малыш не был ни тем, ни другим. Это было создание на полпути между рождением и глубокой старостью, ошибка природы. Мешающее одним своим присутствием, не говорящее, не двигающееся, не видящее. И поэтому беззащитное. Этот ребенок был как открытая книга. Его уязвимость приводила девочку в ужас. Главным было тело, и младшая не могла выносить его, это тело, которое постоянно страдало. Особенно она ненавидела воспаленные веки, на которых образовывались маленькие красные бугорки, как будто ужалила оса. Еще больше она ненавидела вязкие глазные капли и особенно рифамицин — казалось, что глаза у малыша замазаны сливочным маслом. Когда старший брат наносил крем и указательным пальцем медленно массировал малышу веки, она уходила в другую комнату. Ей не нравились его темные глаза, такие пустые, что от них ее бросало в дрожь. И его дыхание, которое казалось ей затхлым. И его белые костлявые колени, постоянно раскоряченные ноги. Ей сказали, что из-за того, что он постоянно лежал, его тазобедренные суставы не работали, как будто расшатались. Что его ноги вырастут кривыми, как бы застывшими в балетном приседе, поскольку малыш никогда не стоял на земле. Что толку от этих ног, задавалась она вопросом, если они не несут никакого тела, если они не ходят?