Адаптация

Они молча возвращались домой. Младшая высовывала руку в опущенное окно. Бабушка сосредоточенно вела машину. Лишь гулко шумел двигатель, рыча на поворотах, почти замолкая на склонах. Подъезжая к деревне, бабушка снова начинала беседовать. Как-то она спросила, не отрывая взгляда от дороги: «Какие сосновые шишки ощетинились маленькими язычками гадюки?» — «Дугласова пихта», — лаконично ответила младшая, глядя в окно. «Я молодое ясеневое полено. Какая у меня кора?» — «Гладкая и серая». — «У меня листья пальмовидные, без центральной жилки…» — «Гинкго билоба». — «Мне снимают кору с помощью валиков, используют для лечения экземы. Кто я?» — «Бук». — «Нет». — «Дуб». — «Да».

Бабушка говорила мало. И как у большинства молчаливых людей, за нее говорили ее поступки. Из города она привезла нужный внучке плеер, затем модные кроссовки. Она подписала внучку на журналы для ее возраста. Возила ее на новые фильмы в кинотеатр в соседнем городе, чтобы внучка могла сказать в школьном дворе: «Я тоже видела „Роман с камнем“». Бабушка могла вести оживленную дискуссию о песнях «Модерн Токинг», носила толстовку марки «Шевиньон», жевала жвачку. Бабушка помогала внучке стать как все. Она подарила ей чувство нормальности. Много позже, уже будучи взрослой, младшая однажды сказала подруге: «Если с ребенком что-то не так, нужно всегда смотреть, как ведут себя окружающие его дети». И подумала: «Потому что здоровые дети не шумят, они приспосабливаются к жизни, они принимают ее печали, ничего не говорят. Как будто их заставили работать на маяке. Они могут ненавидеть море и волны, но отказаться не способны. Ими руководит чувство долга. Они будут держаться, будут сторожем в темной ночи, не испытывая ни холода, ни страха. Но не испытывать ни холода, ни страха — это ненормально. Этим детям обязательно нужно помочь».

Рядом с бабушкой девочка не чувствовала ярости. Несмотря на то что бабушка заботилась и о малыше. Она сразу увидела привязанность старшего к малышу и горе родителей. Деятельно помогала. Каждый день готовила для малыша пюре из яблок или айвы. Выходила из дома, шла вдоль дороги, пересекала двор. Оставляла на кухонном столе глубокую тарелку с обедом для «малого». Иногда сама отвозила его к нянькам, когда мать не могла, или забирала вечером. Ее браслеты звенели, когда она прижимала его к себе. Она держала его неловко, но крепко. Малышу было не очень удобно, но он этого никак не показывал. Молчаливая, она мало с ним разговаривала, но иногда клала пару новых тапочек, пачку ваты или ампулы с физраствором рядом с тарелочкой яблочного пюре. Как она узнавала, что приходило время что-то покупать, никто сказать не мог. А она знала. Младшая не ревновала. Напротив, бдительность бабушки по отношению к малышу освобождала ее от бремени вины.

Прошли месяцы, и младшая вычеркнула малыша из своей жизни, стала его совершенно игнорировать. Не смотрела на измученных родителей, когда они возвращались из соцслужб. Как будто внезапно ослепла. Ни в чем их не поддерживала; никак не отреагировала, когда родители объявили, что ребенок отправляется в специализированное учреждение на лугу за сотни километров от дома и что там живут монахини, которые будут о нем заботиться. Она ощутила, догадалась, как сжалось сердце старшего брата, который в этот момент сидел рядом с ней за столом. Она предпочла наклониться над тарелкой и ковыряться в салате, методично вытаскивая кусочки помидоров. Спросила, может ли позвонить бабушке, так как ее подруга Ноэми утверждала, что Франсуа Миттеран красивее Кевина Костнера и им обязательно нужно это обсудить с бабушкой этим же вечером.