Адаптация

По голосу и не скажешь, что Парфен только что проснулся. Бывают такие люди – среди ночи разбуди, а голос будет такой, будто он кристально свеж. А ещё бывают пьяницы, которые, судя по безупречно ровному голосу ну просто вечные трезвенники. А ещё…

- Айка, - Парфен повернулся, но быстро отвёл глаза. Помнит, видимо, о вчерашнем. Надеюсь, не я одна всю ночь ворочалась с боку на бок, очень надеюсь. – План действий такой. Я пойду к лагерю вольнодумцев и попытаюсь узнать, что они задумали.

Одновременно с объяснениями Парфен набирал что-то на экране, видимо, заполнял заявку. Затем вызвал Чипка и просто ссыпал в него все росинки из пакета, так, что тот даже покачнулся и опустился под тяжестью веса. Когда Чипок, тяжело гудя, улетел, Парфен встал, оделся, вернее, обулся, потому что спал он одетым, и стал быстро собирать вещи. Его куртка, которую он накинул на плечи, после вчерашнего выглядела довольно оригинально – вся в мелких дырочках, местами рваная, большей частью покрытая зелеными травяными пятнами, но другой у него не было, и не похоже, что он очень переживал по поводу своего внешнего вида.

Я тупо сидела, завернувшись в свой мешок, растрепанная и опухшая со сна, и думала, что невозможно бегать за ним всегда. Невозможно всегда просить и рыдать, напрашиваясь на компанию. Да и если я даже захочу, всё равно его не догоню в этих проклятых кислотных джунглях!

Как же меня это бесит!

Он подошёл ближе и присел рядом на корточки, сложив руки в своих перчатках, которые меня в данный момент тоже уже немало бесили, прямо у меня перед носом.

- Айка, ты пойдешь со мной?

Ничего себе! Я вскинула глаза. Парфен улыбался, причём очень искренне. В голове мгновенно пронеслось столько всего – и желание сообщить ему, что я знаю про три дня. И что я пойду за ним хоть на край света, что в нашей культуре означает высшую степень привязанности. Или нет, высшая всё-таки отдам жизнь, но надеюсь, до такой крайности не дойдёт. Ну не обязательно же всем влюбленным в качестве доказательства отдавать за своего любимого жизнь? Кто тогда останется на белом свете? Только нелюбимые. А размножаться как? Тоже с нелюбимыми?

Как всё запутано, если вдуматься.

- Так что, пойдешь? – мягко повторил Парфен, обрывая мои не относящиеся к делу размышления.

Несмотря на все признания, которые желали немедленно быть озвученными и разрывали глотку, единственно, что я смогла, так это кивнуть.

- Тогда собирайся. Позавтракаем по дороге.

Вскоре мы вышли.

За двое суток, проведенных рядом с кисейцем, это первая на моей памяти прогулка, в течении которой мы оба чувствовали себя по-настоящему неловко и скованно. По крайней мере, я точно чувствовала, а что там думал себе Парфен, понятия не имею, но судя по появившейся в его движениях напряжённости, ночное происшествие на нём тоже сказалось.

Интересно, он признается мне про три дня раньше, чем наступит вечер или нет?

Опять эти прилипчивые мысли!

Я почти заставляла себя вернуться к делу, в частности, смотреть не на попутчика, а по сторонам и искать Росу, пропади она пропадом!

Парфен действительно думает, что существование обнаруженного вчера лагеря является угрозой для его друга и наследника, а я не могу игнорировать то, что он считает важным, тем более, откуда мне знать, может он и прав? Как у них тут обстоят дела с похищением людей, совершенно неизвестно.

А остальное… Думать об этом можно вечно, сейчас важнее разобраться с текущими вопросами, а уж к вечеру я постараюсь сделать так, чтобы он не смог больше от меня отодвинуться. Кошелек – или жизнь, вот так!

А когда он станет моим, я смогу, наконец, заняться вопросом посещения Земли, потому что пока никак не могу этим заниматься, зациклившись на мужчине (кто бы подумал!) и это немало мучает мою совесть.

И вот я как заговорила – посещением. Не возвращением, стоит отметить, как говорила раньше, а просто посещением, временными гостями, рано или поздно отбывающими по своему постоянному месту проживания. Вот что он со мной сделал.

А ведь мы даже не вместе! Даже гарантии никакой нет, что мы сойдемся, что он сможет переступить через свой позор, запрещающий теперь некоторое время брачные предложения!

Погодите… а не месть ли это с его стороны? Возможно, он так вежлив и улыбается с утра только потому, что хочет отомстить за мой поступок, по меркам кисейцев чудовищно невежливый. Может, у них даже кодекс чести существует, в котором позор можно смыть только кровью обидчика, то есть моей. Какой ужас.

- Осторожно!

Парфен подхватил меня под локоть, как только я стала падать, угодив ногой в яму, предательски возникшую на моём пути, и оттащил в сторону, а потом быстро убрал руку. – Что с тобой? Ты сама не своя. Ты почему под ноги не смотришь?

Я сглотнула. Точно, изощренная месть.

Он вдруг стал предельно серьёзным. Отступать не стал, посмотрел прямо, без улыбки, не пытаясь отвести глаз. Одновременно непроизвольно выпрямился, сам того не сознавая, как будто его сейчас начнут толкать, а он собирается не поддаваться напору и удержаться на ногах.

- Хочешь поговорить?