Адаптация

В школе младшая занималась мало. Учителя жаловались, что она ведет себя беспокойно. Говорили, что волнуются за нее. Ей еще нет и пятнадцати, говорили они, откуда в ребенке столько злости. Она прервала учителя французского языка, который попросил их прокомментировать фразу Ницше, которую она считала отвратительной: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Она объяснила остолбеневшему учителю: «Это неправда, то, что нас не убивает, делает нас слабее. Так может сказать только тот, кто ничего не знает о жизни, чувствует себя от этого виноватым и поэтому приукрашивает боль». Это было сказано с такой яростью, словно девочка объявляла войну, и настолько агрессивно, что ее родителей вызвали к директору. А ей все больше хотелось отомстить кому-то или чему-то. Что-то подсказывало ей, что если уж и жить в разрушенном доме, то лучше разрушить его самой. Когда она вернулась из парикмахерской с выбритой наполовину головой, бабушка была единственной, кто нашел стрижку оригинальной. Родители лишь устало на нее посмотрели. Старший брат ничего не заметил.

Ей не было дела ни до двора, ни до стены, ни до нас, камней. Она пересекала это пространство, не останавливаясь. Проходила мимо уверенно и нервно. Если она и обращала на нас внимание, то только для того, чтобы отколоть один из нас и ударить. Мы хорошо его знаем, знаем этот злой ветерок, что электризует человеческие тела. В этом дворе мы уже были свидетелями насилия. Мы чувствовали вот что: жажду непоправимого, жажду невозврата. Наша дорогая младшая девочка мечтала разрушать и без толку кричать о помощи. Начиная с июня она ходила на танцы, подводила глаза черным, держалась настороженно. Это были небольшие вечеринки, которые устраивали на площадях, рядом с теннисными кортами, молодежным центром или автостоянкой, где площадка была достаточно ровной и широкой, чтобы установить звуковую систему, сцену и палатку с закусками. Младшая пила сангрию из пластикового стаканчика, много и громко разговаривала. Смотрела на фонарики, и они вызывали у нее желание сжечь все вокруг. Они с друзьями поглядывали на компании ребят, которые приезжали на мопедах из соседней деревни. На таких танцах, прежде чем спросить ваше имя, задавали вопрос: «Ты откуда?» — «Я из Вальбонна». — «Я из Мондардье», — и каждый раз девочка восхищалась тем, насколько уверенно это звучало. Возможно, она и была родом из конкретной деревни, из конкретной долины, но не могла так же бойко ответить. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Поэтому на вопросы не отвечала. Вела себя агрессивно, грубо. Искала ссоры. Однажды подралась прямо за звуковой системой, которая заглушала все крики. Пьяный парень сбил ее с ног. Она почувствовала привкус песка и гравия, и они навсегда стали ассоциироваться у нее с голосом Синди Лопер, под чью песню «I Drove All Night» танцевали тогда на каждой вечеринке. Парень выбил ей зуб. Она кое-как обошла площадку, которая сотрясалась под грохот динамиков, и, зажав рот ладонью, отошла от танцпола. Отец приехал за ней на машине. Он всегда приезжал за ней. В машине ее часто рвало, а дорожки слез на щеках были черными от потекшей туши. В тот раз, не говоря ни слова, он протянул ей пачку бумажных салфеток. Домой он вел машину молча.

Она перешла в старшие классы. Там, в лицее, она дралась в столовой, на переменах. Когда учитель отругал ее на уроке, она опрокинула парту. Ее исключили. Родители не смогли найти ни одной школы, которая приняла бы ее, поскольку учебный год уже начался. Оставался только один лицей, где были готовы ее взять, он был дорогим и находился далеко. Ее зачислили. Приходилось выезжать рано, одновременно с матерью, которая отправлялась на работу. На заднем сиденье автомобиля, над детским креслом для малыша, висел улыбающийся медведь, держащий две связки колокольчиков. Они постоянно звенели. Младшая ненавидела этот звон.