Адаптация

Я вытащил из холодильника яйца, залил их водой, включил огонь на плите. Вскипятил кофе, достал вчерашние булочки, сыр. На работу сегодня меня, скорее всего, не вызовут.

Вспомнил об «Адаптации». Мысль о книге про человека, блуждающего и тыкающегося в каких-то людей, чтобы обрести собственный личный покой, показалась мне вдруг отвратительной. Ему кажется, что он самый умный и продвинутый – один такой духовно возвышенный, а все остальные вокруг лишь придурковато хохочут, показывая белые, как у собак, зубы, и бодро шагают на свои работы – потому что ниже его по интеллекту и не способны глубоко чувствовать.

Ведь так не бывает, здесь какая-то ошибка, ошибка. Чего-то важного и настоящего он не чувствует, этот главный герой, воспринимающий жизнь как мастурбацию и желающий иметь ее как любовницу, ночью и днем. Но ради чего он желает ее вот так – ради любви или ради наслаждения? Он говорит о любви – но не знает ее, так рассуждают люди о войне, сами никогда не побывав на ней. И только в какие-то мгновения вдруг догадывается, что все люди на этом свете тоже мучаются и переживают, пытаясь адаптироваться к жизни, как и он. Но, как и он, они боятся проявить слабость, – вот что думает этот герой. Внутри у них выломали нечто, откуда они когда-то черпали силу. От чего-то они оторвались, но ни к чему не приплыли. Плавают по кругу, сознавая, что их втягивает в воронку жутко медленный водоворот. Можно сразу нырнуть на глубину или начать быстро плыть к берегу – водоворот-то несильный, преодолеть его можно. Но как же трудно понять, куда и зачем плыть, если все безразлично…

Но если всем все безразлично, мир не жил бы, так ведь, так, так?

Значит – не всем все безразлично?

Ливайсы в ведре

Чтобы жить, нужно действие. Ведь в конце концов, я еще не решился окончательно пойти на дно. Нет? Тогда действие.

Среди вещей, брошенных в корзину для стирки, я нашел свои старые джинсы «Levi’s». Еще европейского производства. Сейчас с таким качеством одежды почти нет. Сегодня «Ливайсы» делают в Турции, Мексике, Гондурасе, Малайзии. Штаны, выдержавшие шесть лет жизни, только немного протерлись внизу и на кармане сзади. Шевелись, делай хоть что-то, – говорю я себе. Вытаскиваю джинсы из стиральной корзины, бросаю в урну. Туда же следуют две старые футболки, застиранные трусы и один найденный носок. Ковшом кухонного совка вминаю хлопковую массу поглубже в мусорное ведро. Еще действия, чтобы ожить? Вот он, протест плавающего над водоворотом, созданного по образу и подобию Кого-то какого-то существа. Выпить, что ли? Да нет, не хочется. Вымыть пол на кухне? Собственно, для кого?

Еще не поздно перезвонить Инне и отправиться с нею на Гришковца. Но что это даст? Та же мастурбация, при которой сученька-любовь чуть выглянет из тебя, коснется лапкой другого человека и сразу же нырнет обратно.

Если бы можно было покончить жизнь самоубийством и вернуться, если бы можно было! Ведь не для того половина из нас мечтает о суициде, чтобы и в самом деле себя уничтожить. Хочется просто получить встряску – чтобы хоть как-то эту падлу-жизнь заново полюбить, хоть с того конца, иного, смертельного…

На столе лежит наполовину опорожненная пачка сигарет «Голуаз». Сигареты эти пока действительно французские. Так хочется, чтобы что-то хотелось! Сминаю пачку, бросаю ее в урну. Идите все на хрен. Сажусь за стол. Включаю компьютер, вызываю курсором джиннов Интернета. Один из джиннов-лакеев роется в ящике электронной почты и угодливо сообщает: на сайте i2i для вас и-мейл, господин.

Ну да, я переписываюсь с девчонками на сайте знакомств. Хочу познакомиться и создать семью. Видеть каждый вечер ее лицо, засовывать на ночь пальцы в ложбинку между ее ягодицей и ногой. Пусть будут светловолосые дети. Пусть она если курит, то бросит курить вместе со мной. А я, если закурю, брошу вместе с ней. Это ведь здорово – бросить все и начать все вместе с любимой.

Когда-то я хотел ребенка, хотел стать отцом. Я каждую ночь входил в свою женщину, потому что любил ее и жил в Раю. Рай возвращается к тем, кто по-настоящему любит. Рай прилетает вместе с Эдемским садом к тебе домой в любой календарный год, день или месяц. Все живут в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году или в двухтысячном, а ты – в год сотворения мира. Все идут по Тверскому бульвару или Елисейским Полям, а вы вдвоем – босиком по теплой райской траве. Где-то неподалеку копается в своих виноградниках Бог.

Бог в помощь, Бог!