Адаптация

В безлюдных местах трассы наш «407-й» тормозил у обочины, и мы шли по колкой сухой траве в придорожные заросли «по-маленькому». Затем мыли руки водой из пластиковой канистры, мать расстилала на капоте автомобиля газету и раскладывала на ней сваренные вкрутую яйца, бутерброды с колбасой, огурцы, помидоры, холодного цыпленка-табака. Запивали мы все это вишневым компотом и кислым домашним квасом.

Мать с отцом почти не разговаривали друг с другом. А если начинали говорить, то почти в каждом сказанном ими слове светилось едва скрываемое раздражение. Это раздражение я, ощущая себя мрачным космическим страдальцем, относил на свой счет. Брат был погружен в себя, жуя то травинку, то дыню, и кисло смотрел на дорогу. Пару раз он просил дать ему сесть за руль, дескать, так мы быстрее доедем, но мать, сидя грузной царицей на переднем сиденье рядом с отцом, не разрешала.

На подъезде к Геническу стемнело. Когда море, по нашим расчетам, было уже рядом, «Москвич» застрял в какой-то канаве. Мы с братом вылезли и толкали машину, отец нажимал на газ и выворачивал руль, а мать стояла возле «Москвича» и разглагольствовала на тему, что нужно было слушать ее и выезжать рано утром.

– Ты же дольше всех собиралась! – раздражался, газуя, отец.

– Игорь, нужно возвращаться к селу и спросить дорогу.

– Покомандуй, покомандуй еще!

Наконец, «Москвич» с писклявым ревом выбрался из кювета. Тяжело ему приходилось, бедолаге.

– Пап, давай я поведу, – снисходительно бросил брат.

– Да сиди уж! – раздраженно махнул рукой отец.

Мы вернулись к селу, которое проехали четверть часа назад. Звезд на небе не было – наверное, их закрывали тучи. Было так темно, что фары «Москвича» светили бледным пучком света на десяток метров вперед и сразу терялись в абсолютной тьме. Мы ехали по ухабистой дороге, слева и справа были силуэты домов, но ни одного человека. Окна не светились – видно, все уже давно спали.

– Игорь, здесь же Коля живет, помнишь, Коля! – вдруг всполошилась мать.

– Какой Коля? Да не хватай под руку!

– Ну Коля, одноногий, объездчик.

– А… помню… Лет сколько прошло… его и нет, наверное… Он же тогда старый какой был…

– А вдруг есть? Вот здесь должен быть его дом, посвети…

– Ну если и есть… Через десять лет вот так здрасьте… они и спят давно уже.

– А где мы дорогу спросим?

– Да не гунди под руку, Алла… Сейчас остановимся и спросим.

– Да вот же его дом, вот же! Сюда поворачивай…

– Вижу я. Под руку не хватай!

«Москвич» остановился, осветив фарами деревянные, обитые крашеной фанерой ворота и покосившийся плетень.

– Точно его дом. Помните дядю Колю без ноги, что арбузы возил? – обернулась к нам с братом мать.

– А как же, – брезгливо скривив лицо, со скукой сказал Борис. И повернулся ко мне:

– Мале, одноногого Джона Сильвера помнишь?

– Я тебе не мале, понял? – огрызнулся я, размышляя, стоит ли завтра сорваться с моря домой, чтобы помириться с любимой.

Черт, разве с этим помиришься? Она же бросила меня, бросила!

От бессилия я даже всплакнул – слава богу, в темноте не было видно моих слез.

Мы все вышли из машины. Во дворе лаяла собака. Потом загоготали не то утки, не то гуси. Было уже двенадцать часов ночи. Наконец, кто-то вышел на шум из дома.

– Добрый вечер, – сказала мать, – здесь Николай живет?

Фигура оказалась женщиной, она щурилась от света, рассматривала нас, как видно, пытаясь узнать и улыбалась.

– Тато! – крикнула она, оборачиваясь. – До тэбэ приихали…

Из дома, упираясь в костыль, показался человек. Он зажег лампу, висящую в виноградных ветвях над крыльцом дома.

– Коля… – сказала мать, – ты, ты?

– Коля, – восторженно заговорил отец, – это я, Игорь Греков, моя жена Алла и сыновья, Боря и Саша, помнишь нас, помнишь?

Щуря глаза и прикрывая глаза рукой, словно от солнца, одноногий мужчина с растерянной полуулыбкой глядел на нас, оборачивался на свою дочь, что-то говорил ей.

– Та вин не баче почти уже, та й слыше плохо, – смущенно сказала нам женщина.

Отец, раскрыв для объятий руки, пошел во двор. Одноногий мужчина тоже развел руки и обнял отца, что-то растерянно бормоча.

– Да мы это, Коля, мы! – теперь обнимала его мать.

– Вы… вы… – говорил Коля, – заходьте, гости дороги, заходьте… машина… – указывал он на «Москвич».

– Да, да, это тот самый «Москвич», Коля, помнишь? Жив еще! И мы живы!

– Заизжайтэ, гости дорогие, заизжайтэ… – хромая, Коля стал открывать ворота. Отец помогал ему.

– Боря, поставь машину во двор, – обернулся он к брату.

Борис со снисходительным лицом сел за руль, резко тронулся и рывком въехал во двор, напугав многочисленных разбуженных утят и уток.

В окнах стал зажигаться свет – не только в доме Коли, но и в соседних. Во двор входили веселые, нарядно одетые люди, они несли корзины, сумки, скамейки, стулья. Двое мужчин принялись составлять перед домом вместе столы, накрывали их длинной белой тканью.