Адель. Звезда и смерть Адели Гюс

В силу декрета о праздновании признания бытия Верховного Существа и бессмертия души функции первосвященника должен был исполнять президент конвента. Только ради этого и выставил Робеспьер свою кандидатуру. Жадные до зрелищ парижане, воображение которых уже давно дразнило затейливое празднество, с нетерпением ожидали исхода голосования в Тюильрийском саду. Ведь все отлично понимали, что Робеспьер не уступит никому чести выступить в качестве первого жреца им же самим созданной религии. А вдруг Робеспьера «прокатят»? Тогда и празднеству не бывать! А ведь гильотина начинала приедаться, кроме нее давно уже не было других развлечений!

Толпа с нетерпением ожидала решения, волнуясь, споря, смеясь и оживленно жестикулируя. Это была все та же парижская толпа, живость и жизнерадостность которой не могли подавить никакие ужасы.

Несколько в стороне от толпы, прямо на земле, сидела странного вида старуха. Босоногая, вся в лохмотьях, с головой, увенчанной копной седых волос, с выцветшими безумными глазами, в которых читались безысходная скорбь и напряженный поиск, она казалась существом не от мира сего, древней пророчицей, сошедшей с полотна старого мастера. Видно было, что эта старуха внушает толпе, особенно женщинам, чувство суеверного ужаса. Ей почтительно кланялись, но спешили пройти мимо, так что, несмотря на тесноту, вокруг старухи всегда оставалось свободное место. Она же напряженно всматривалась в лица проходивших мужчин, и ее губы скорбно шептали:

— Не Он!.. Опять не Он!

Но вот в толпе поднялось какое-то движение. «Выбрали! Выбрали!» — передавалось из уст в уста, и толпа двинулась вперед, к выходу, у которого появилось несколько конвенционелов.

Теперь старуха осталась совершенно одна.

— И здесь я не нашла Его! — скорбно прошептала она, глядя вслед бегущей толпе. — Нигде… нигде!.. — и, облокотившись о скамейку, возле которой она сидела, старуха запела тихим, старческим голосом, тогда как из ее глаз катились крупные слезы:

Громко плачет в небе Богоматерь,

Льет на землю чистые слезинки…

Ах, опять сошел Христос на землю,

Чтоб спасти заблудшихся и грешных.

«Ты вернись, вернись, о, Сыне милый!

Люди злы, Твоих забот не стоят,

Вновь они Тебя со злобой встретят,

Осмеют, подвергнут истязаньям!»

Но не внял Божественный Страдалец

Безутешной Матери моленьям,

И Она Сама на землю сходит,

Отыскать следы Его стараясь.

Ходит, плачет, ищет… не находит…

Всюду кровь, неправда и распутство…

Отлетели ангелы в испуге

От земли, погрязшей в гнусной скверне.

«Ой, вы, люди, злые, злые люди!

Вы скажите Матери несчастной,

Где Мой Сын, где Мой Христос Пречистый?

Или снова вы Его убили?»

Но в ответ смеются злобно люди,

Ведь они Христа совсем не знают

На престоле, кровью обагренном,

Сатана ликуя восседает!

Так в слезах и ходит Богоматерь,

Средь людей Христа найти стараясь…

Ступит где — цветы там вырастают,

Где слезу уронит, там — источник.

Звук громких голосов заставил старуху вздрогнуть и поднять глаза. По дорожке опять шла кучка народа. Это был Фушэ, окруженный жаждущими узнать последние новости, которых у расстриги всегда бывал свеженький запас.

— Да, да, друзья мои, — говорил Фушэ, разводя руками и поворачивая голову во все стороны. — Выбрали, конечно, выбрали! Но что прикажете делать? Робеспьеру мало было стать французским королем, ему нужно сделаться Господом Богом!

Громкий смех покрыл эту фразу, и добрая половина из окружавших Фушэ отпрянула от него, чтобы поскорее сообщить новое словцо своим знакомым. Париж любит меткую шутку — и к вечеру весь город со смехом твердил пущенную расстригой крылатую фразу!

Удовлетворив, как мог, любопытство окружающих, Фушэ сказал:

— Ну-с, господа, а теперь до свиданья! Мне нужно сказать два слова гражданину Дюрану!

Он взял толстяка под руку и пошел с ним дальше, тогда как остальные повернули обратно.

При приближении обоих старуха подняла голову и пытливо впилась взором в лицо Фушэ. В этот момент Дюран сказал:

— Да, кстати, Фушэ… Ты ведь всегда все знаешь! Правда ли, что…

При этих словах старуха вскочила с легкостью, какой трудно было ждать от ее немощности и возраста, и, подбежав к Фушэ, сказала с выражением бесконечной мольбы: