Обыкновенно Адель с удовольствием слушала веселую трескотню болтливой девушки, но теперь ей просто становилось невмоготу. Так хотелось поделиться с кем-нибудь яркой радостью, так хотелось излить свой восторг, ликование. Но Луиза была слишком молода, слишком далека от таких переживаний, чтобы понять их. Когда Адель рассказала ей о своем успехе, Луиза только пожала плечами и ответила:
— Господи! Вот тоже радость, подумаешь! Да на твое жалованье путного платья не сошьешь! Почему ты раньше не сказала, что тебе так хочется вернуться на сцену? Жозефина замолвила бы словечко Баррасу, и все было бы устроено! — и кинув эту равнодушную фразу, Луиза опять принялась болтать про туалеты и победы своей госпожи-подруги.
Увидев входящего Гаспара, Адель вскочила и раздраженно крикнула:
— Ну как тебе не стыдно, братишка! Шатаешься, черт знает где, как раз в такой важный момент! А мне так хотелось поделиться своей радостью! Ведь я принята, Гаспар!
— Я знаю об этом, Адель, — ответил Лебеф. — Я видел Тальма, и он…
— Ты видел Тальма? — крикнула Адель. — Что же он сказал обо мне? Какое впечатление я произвела на него?
— Но, Адель… мы говорили очень мало! — смущенно ответил Лебеф, который не решался передать своей тиранке подлинные выражения знаменитого актера. — Тальма говорил больше о шаткости актерской славы, о…
— Ах, что это за человек, что за человек! — восторженно перебила его Адель, и ее потускневшие, но все еще красивые глаза вспыхнули юной страстью. — Его нельзя назвать красавцем, но в нем есть что-то такое, что выше, ценнее, привлекательнее красоты! Сколько благородства, страсти, богатства чувств читается в лице, взоре, осанке — во всем! А какой голос! Боже мой, какой голос! Да, сама природа создала его для сцены, но она не позабыла вложить ему благородное, широкое сердце! Слава, поклонение, постоянный успех — ничто не могло убить в нем широкие движения души!
— Ну, Адель, — с легкой гримаской вставила Луиза, — ты, как всегда, увлекаешься! Конечно, не буду спорить, Тальма — недурной актер.
— Недурной актер! — воскликнула Адель, однако от негодования не могла возразить что-либо.
— Но о его широте смешно даже говорить! — невозмутимо продолжала Луиза. — Ведь я его хорошо знаю! Одно время он ухаживал за Жозефиной, но не прошло и месяца, как барыня дала ему чистую отставку. Тальма горд, узок и недостаточно воспитан, недостаточно деликатен. Если бы не его известность и не жена (Тальма был женат два раза. Первая его жена, Жюли Каро, была аристократического происхождения, тонко ценила искусства, увлекалась литературой и философией. В салоне Жюли Тальма встречались все литературные и политические знаменитости того времени. Впоследствии Тальма развелся с Жюли и женился на актрисе Вангов.), которая с одной стороны страшно раздувает своего муженька, а с другой — шлифует его, Тальма просто не стали бы принимать. Но, разумеется, так думаем мы с Жозефиной, ты же можешь думать иначе; если бы все думали одинаково, было бы скучно жить на свете. Поэтому не будем спорить. Но вот что скажите мне, месье Лебеф: где это вы увиделись с Тальма? Ведь насколько я поняла, вы с ним прежде не были знакомы?
— Мне удалось случайно познакомиться с очень интересным молодым генералом, а к нему зашел Тальма. Этот генерал — тоже не последняя знаменитость в наши дни. Конечно, вы знаете, чем обязана директория Бонапарту?
— «Генералу Вандемьер»? — с живейшим любопытством воскликнула Луиза. — И вы были у него? Говорили с ним? Милый месье! Вы — такой опытный, умный, вы столько видели и знаете! Скажите, пожалуйста, какого мнения вы о Бонапарте?
— А почему вас это интересует, милое дитя? — спросил улыбаясь Гаспар.
— Но… вообще… — Луиза замялась, затем сверкнула лукавым взором и продолжала: — Впрочем, ведь вы — друзья, вы не станете болтать. Видите ли, ведь Жозефина — вдова, она устала от рассеянной жизни, от вечных приключений, мимолетных интриг. Ей уже… двадцать семь лет! — чуть-чуть запнувшись, заявила Луиза, в качестве верной подруги и субретки уменьшая возраст своей госпожи на пять лет. — Ну надо же ей остановить на ком-нибудь, пристроиться.
— Но ведь ты говорила, что теперь у нее этот… поэтик…
— Ренэ Карьо? — взор Луизы омрачился, брови сдвинулись, и в тоне ее голоса послышались отзвуки затаенных страданий, когда она продолжала, тщетно стараясь сохранить внешнее равнодушие: — Да разве бедный, смешной мальчик — пара Жозефине? Ведь она ему чуть не в матери годится. И не любит она его, нет! Ее забавляет, что Ренэ ласков как шаловливый котенок, ее увлекают его юный пыл, молодая страсть, это — эпизод, приключение, шаловливая страничка жизни Жозефины, но не серьезная привязанность, не желанная пристань.
— А эту привязанность, эту «тихую пристань» Жозефина надеется найти в Бонапарте? — спросила Адель.