Адель. Звезда и смерть Адели Гюс

— О, с этой стороны все обстоит совершенно благополучно, Тереза! — ответил Баррас. — Программа составлена очень обширно и разнообразно. В качестве боевых номеров назову тебе, например, Тальма, который прочтет с двумя артистками несколько сцен из какой-то трагедии…

— Из этих артисток одна, конечно, — Вангов? — спросила Тереза с лукавой улыбкой.

— Ну, конечно! Разве Тальма упустит случай показать с выгодной стороны эту хитрую девчонку, за которой он так отчаянно бегает и которая окрутит его вокруг пальца!

— Бедная Жюли! — вздохнула Тереза. — Ну а другая кто?

— Другая — некогда знаменитая Аделаида Гюс, гремевшая при всех европейских дворах и ныне снова принятая на сцену «Комеди Франсэз». Я, по правде сказать, до археологии не охотник, но за Гюс особенно просил Тальма. Ну-с, затем Тренис поставит нам легенький балетный номер. А особенно ударным номером будет выступление Гара!

— Гара? — с величайшим недоумением произнесла Тереза.

— Уж не думаешь ли ты, что я пригласил участвовать в концерте Жозефа Гара? — воскликнул Баррас, покатываясь с хохота. — Нет, пусть уж этот скучный господин развлекает свое министерство юстиции, здесь же он будет лишь в качестве зрителя. Дело идет о его племяннике, Доминике. Он — прелестный певец, но его истинная сила не в этом. Доминик поразительно пародирует всевозможные инструменты, словно в этом человеке засел целый оркестр. Затем он может петь любым голосом — тенором, басом, сопрано, контральто, передразнить крик любого животного или птицы. О, с нашей легкой руки он быстро войдет в моду, и эти имитации дадут ему гораздо больше, чем его песенки! Ну-с, затем приглашено еще несколько серьезных певцов и музыкантов, а чтобы публика не скучала, между серьезными номерами несколько раз выступит Муссон!

— Ах, вот хорошо! — воскликнула Жозефина, по-детски захлопав в ладоши. — Как я люблю Муссона, что это за веселый, остроумный клоун!

— Ну а я нахожу его вульгарным, — возразила Тереза. — Но не будем спорить, у всякого свой вкус. Итак, эта часть вечера обстоит как следует. Теперь относительно буфета. Я думаю… — и Тереза Тальен погрузилась в дебри тончайших хозяйственных соображений.

— Смотри, Мари, хорошо ли ты проштудировала свою роль? — шепотом спросил Тальма молоденькую Вангов, отведя ее в угол сборной комнаты. — Ты выступаешь перед избранным обществом, и очень важно…

— Ну вот! — перебила Тальма артистка с лукавой улыбкой. — Все равно никто не обратит на меня внимания, которое будет целиком обращено на Гюс!

— Да нет же, Мари, ты ошибаешься! Твоя роль более выигрышна, и в ней…

— Господи, да разве я об этом говорю! В театре на репетициях Гюс стоит за кулисами без всякой роли, а между тем мы сбиваемся с реплик, заглядываясь на нее! Просто умора берет смотреть, как эта старая дура ест тебя глазами! Несравненный Франсуа Тальма, на вашу долю выпала незаурядная честь и редкое счастье стать предметом страстной любви самой Аделаиды Гюс!

— Не говори гадостей, Мари!

— Изволите не точно выражаться! Я говорю не гадости, а о гадости!

— Как ты зла! Гюс — очень приличная женщина, которая много страдала и грешила, но искренне любит искусство и…

— И, конечно, любуется не на красавчика Тальма, а на великого артиста? Ну до чего вы, мужчины, тщеславны, просто ужас! Влюбись в вас старый шелудивый козел, так вы и в нем будете находить приятность и достоинства!

— Ты — злобная, бессовестная дрянь! — окончательно рассердился Тальма и, отвернувшись от продолжавшей смеяться Вангов, подошел к скромно сидевшей в углу Адели.

Но его неприятно поразило, какой радостью осветилось лицо Гюс при его приближении. Хотя Тальма и прикрикнул на задорную Вангов, но он и сам замечал порой, что Адель чересчур млеет перед ним. До сих пор Тальма объяснял это некоторым раболепством артистки, бывшей долго без ангажемента и боявшейся потерять службу из-за недостатка угодливости. Теперь ему вдруг пришло в голову, что Мари, пожалуй, права. Он тут же отогнал от себя мысль, показавшуюся слишком чудовищной, нелепой, но на душе у него все же остался горький осадок. Тальма не знал, как ему быть. Он не мог отвернуться от Гюс на полдороге и не хотел подойти к ней. Его выручил сигнал, которым всех троих просили пожаловать на эстраду.

Хотя во время читки Адель действительно «ела глазами» Тальма, хотя Вангов, от души забавлявшаяся ужимками Гюс, читала прескверно и порой пропускала и комкала реплики, это осталось совершенно незамеченным публикой. Ведь среди всех присутствующих не нашлось бы и десяти человек, которым говорила что-нибудь серьезная классическая поэзия. Конечно, было интересно посмотреть на знаменитого Тальма «в натуре», посудачить насчет «бесенка Вангов» и вспомнить какое-нибудь легендарное приключение Аделаиды Гюс, о котором тот или иной «инкруаябль» слыхал от своего отца. Но сама пьеса не интересовала никого, и Адель с грустью слушала, какими бурными проявлениями восторга встретила публика выход клоуна Муссона.