Adelante, Гончар, adelante

Девки немного потрепали удобную тему (подтекст – «мы – победители»), и Гончаренко с тоской подумал, что еще месяц-другой, и кому-то из них суждено на щите въехать обратно в свои города-замухрышки. И потом, вероятно, рассказывать своим родным о том, как он, а скорее она, «побывали в Питере».

Рюмка-другая – и Глеб уже убегал хотя бы до утра от этих мыслей, уже, забыв про сигарету в руке, спорил, перекрикивая музыку, с Владом, по-дружески обнимался с одной из хозяек комнаты, ходил между танцующими с зажженными бенгальскими огнями, которые он прикуривал один от другого.

Под утро те, кто не форсировал алкоголь, высыпали гулять.

На улицах было людно. На площадке перед общагой люди с маленькими детьми сооружали очередной фейерверк. Поджигали и с криками «Разошлись!» разбегались по сторонам. Через несколько мгновений с пронзительным воем в небо взмывала невидимая ракета, начинавшая дробиться и сыпать искрами в ночной темноте. Зрителей обдавало холодным, мигающим светом под сухой треск и крики «Ура!». Глеб тоже кричал «Ура!» и пил пущенное по кругу шампанское из горла…

А потом – потом ему показалось, что все вокруг застыло на одну двадцать четвертую секунды, на кадр – и этот кадр вместил в себя и картинку, и ощущения, испытываемые в этом кадре Глебом.

Шампанское, бегущее по губам и стекающее на воротник одной из девушек, когда она слишком уж наклонила бутылку. Матовый свет от ракеты, падающий на запрокинутые и поголовно восторженные лица. Физиономия незнакомого мужчины, за мгновение до этого произнесшего: «С Новым годом, ребята!» Чья-то скачущая по снегу дворняга, смешно запрокидывающая лапы… С Новым годом! Но главное – ощущение, не знакомое до сих пор только по той причине, что это было петербургское ощущение. Ощущение мгновенного петербургского счастья.

И теперь все остальное, что творилось за кадром, что осталось за кадром, было подчинено только одной мысли: здесь надо, необходимо, жизненно необходимо остаться.

Наверное, если разложить его мысли по отдельности, размотать клубочек, то можно было бы как-то понять его желания: выучиться, жить в большом городе. Но пока он сам не понимал их. Пока еще Глеб только чувствовал.

Вопреки ожиданиям, он лег спать вполне жизнеспособным. Более того – проснулся человеком. Только вот яблока все-таки хотелось…

Он спустился на вахту, где для жильцов стоял единственный на все общежитие телефон. В маленькой записной книжечке нашел телефон Корнеева и набрал номер.

– С Новым годом! – начал Глеб и, пропустив Славу с его поздравлениями, произнес: – Приглашение делать математику вдвоем остается в силе? Я приеду…

Приглашение оставалось в силе. Кажется, Корнеев даже обрадовался.

Пока Глеб все ждал возмездия за несколько прогулянных в первом семестре пар, он сдал зачеты и получил допуски к экзаменам. Он все ждал: вот-вот наступит самое страшное – среди зачетов тоже попадались непростые предметы, – а страшное не наступало. Один зачет он получил просто за посещения без пропусков, на другом преподаватель после раздачи вопросов вдруг удалился в курилку, демонстративно продувая «беломорину». Где-то еще попался удачный вопрос, об ответе на который Глеб имел какие-то представления.

Буря не грянула даже на первом экзамене по геофизике. Билет выпал до того простой, что Глеб пожалел предыдущую ночь, потраченную на зубрежку. Притом зубрежку с сомнительным результатом и головной болью от множества сигарет.

Через полчаса он вышел из аудитории с ощущением нереальности и записью «отлично» в зачетке.

И все равно Глеб резонно настраивал себя на худшее.

По чьей-то прихоти, а скорее случайно, в расписании экзамены расположились от простого к сложному. Такой порядок позволял рассчитывать на удачный исход сессии только после сдачи последнего, самого неприступного предмета – высшей математики. Все, что до нее – физика с химией, – казались только упражнениями. Может быть, поэтому, не заостряя внимания на них, Глеб сдал и то и другое походя – на «три» и «четыре» соответственно.

И только тогда в его сомневающейся душе зарделась вдруг хиленькая надежда. От надежды этой захватывало дух. Тем более что старшие курсы твердили одно и то же: главное – сдать первую сессию.

Гончаренко честно сидел за книгами. С горем пополам, а то и хуже, но научился ориентироваться в им же записанных лекциях, которых за полгода набралась полная тетрадь в сорок восемь листов. Ориентироваться – значило хоть что-то списать. Дальше этого дело не шло.

Корнеев, без затруднений решавший примеры, тоже не мог связать теорию с практикой.

Остальные что-то говорили про темный лес и отмахивались.

Тем временем день приближался, а потом и вовсе – наступил.

Только выйдя из аудитории, Глеб впервые по-настоящему похвалил сам себя. Оказалось, что знал он не меньше, а больше других. И четверка в его зачетке была совершенно законной.

Глеб ликовал. Он дождался Корнеева, который тоже получил «четыре».

– Слава, пойдем пива выпьем, – и добавил: – Я угощаю…

А почти непьющий Корнеев вдруг согласился.