Adelante, Гончар, adelante

Темнело. Улицы светились таинственными и привлекательными вывесками реклам. За прозрачными, до пола, окнами разнообразных кофеен виднелись немые, открывающие беззвучный рот посетители, жестикулирующие на разных, непонятных Глебу языках.

Он долго выбирал место из тех, что ему хотелось посетить. Сад Тюильри, Люксембургский сад, Клиши… Остановился на площади Вогезов.

Уже немного разбираясь в неглубоких переходах метро, доехал до площади Бастилии. По карте до площади Вогезов было рукой подать.

«У каждого свой Петербург», – объяснял ему когда-то Корнеев, путая Глеба в маленьких улочках с проходными колодцами дворов. «У каждого и Магадан свой», – подумал тогда Глеб. Парадный Петербург Глеб впоследствии узнал сам, без помощи Корнеева. Париж тоже – у каждого свой.

И у Глеба это был не литературный Париж. У Глеба он был исторический. Без Гюго, дом которого находился здесь неподалеку. Без Рембо и Бодлера, которых Глеб так и не прочел. Без Хемингуэя, который Глебу не понравился. Его Париж был Парижем королей и кардиналов…

Спустя пару часов его утомили и те и другие.

Побродив возле площади Вогезов, Глеб шагнул в первое попавшееся кафе и сел за столик, ожидая официанта.

– Speak English?

– Of course, – успокоил прыщавый парень в белом фартуке.

Через десять минут он пил красное «Мерло», а на салфетке, в которой принес бутылку прыщавый, виднелись бледно-розовые винные капли.

В хронике чувств, что накопились у Глеба за эти три дня, проведенных в Париже, не хватало восторга. Притом что Глеб знал за собой способность его испытывать.

С первого дня пребывания здесь у него было только предвкушение восторга, но, облазив вдоль и поперек какую-то часть достопримечательностей, он так и не ощутил… Счастья, что ли? Нет, Париж не был будничным – будничным был Глеб. Он, как пристрастный и придирчивый старикан-профессор, смотрел, слушал, записывал. Но как будто не чувствовал происходящего. Так различаются стихи – величие одних признаешь, величие других – чувствуешь. Чувствуешь до вставших дыбом волосков на руках и до горячих мгновенных мурашек в том месте, что у животных называется холкой.

Он допил первый бокал и налил еще. В доме через улочку засветилось уютным розовым темное доселе окно. Дверь в кафе отворилась, и на пороге, отряхивая с курточек только что заморосивший дождь, появились две женщины. Одна из них, высокая и породистая блондинка, была молода. Ей было, наверное, лет двадцать пять. Меньше чем на мгновение Глебу показалось, что он очень хорошо ее знал. Только поняв свою ошибку, почувствовал мощную волну запоздалого адреналина. Такую, что даже руки мелко и противно задрожали.

Она запрокинула голову, перекидывая на сторону блондинистую копну тяжелых волос.

Женщины прошли мимо Глеба, и блондинка с улыбкой, которую она принесла с улицы, вдруг внятно произнесла, обращаясь к нему:

– Ca va? – и рассмеялась.

Девушки принесли с собой запах дождя, ветра и знакомого чем-то парфюма.

И все сложилось: пролился дождь – и пролились волосы. Засветилось розовое окно – и капли пролитого «Мерло» были тоже розовые. И пусть незнакомая блондинка была ему хорошо, слишком хорошо знакома. И теплая и тоскливая, немного забытая волна охватила его всего, и жизнь показалась вдруг такой короткой и таинственной… Он сидел, словно придавленный этим забытым чувством – печальный и счастливый одновременно.

Ca va?

Часть 1

1

Сумерки подползали к Питеру медленно и поздно – в этом смысле юг не шел с Питером ни в какое сравнение. Когда южная темнота еще была полна криков, шепота, смеха, северная – усыпляла, обездвиживала город и окраины его становились их – молодых волков – владениями. Им так казалось – молодым волкам, таковыми волками они себя ощущали.

Закир сидел на спинке скамейки в парке, расставив ноги и наклонившись вперед, брезгливо курил, сплевывая длинную, пузырящуюся слюну между модными черными штиблетами.

Гончаренко еще издали заприметил его фигуру, но приветствовать друг друга окриками радости не значилось в кодексе чести молодых волков.

Когда они были уже ближе расстояния вытянутой руки, Закир щелчком выкинул бычок и протянул Глеб вялую руку:

– Здоров… – Глеб поймал Закирово пожатие и как бы несколько устало ответил тем же.

Помолчав, Закир задал ожидаемый Глебом и тем парнем, что был с Гончаренко, вопрос:

– А это чо за пацанчик?

– Влад, – в пацанчике было крепко за метр восемьдесят.

– Влад-акробат? – равнодушно зарифмовал Закир.

Он ловко прокатил колесико зажигалки по бедру и жестом фокусника прикурил еще одну сигарету, озарив вспышкой лицо.

Потом, словно приняв какое-то решение, мягко спрыгнул со скамейки, оказавшись на голову ниже Влада. Распрямил спину, хрустнув позвонками.

– Ну пойдем…

– Куда? – неумно спросил Влад.

– Прогуляемся, – издевательски хохотнул Закир.

В парке совсем стемнело, и хаотичная пестрота листвы была видна только в местах, отобранных фонарями у темноты.

Молодые волки вышли на охоту.