Adelante, Гончар, adelante

Глеб только выругался в ответ.

– Ну не хочешь говорить, и не надо, – пробуя гречку на вкус, равнодушно произнес тот.

Глеб снял обувь, лег на кровать, по общажной привычке заложив руки за голову. В пьяной голове вертелись неожиданные, трезвые мысли. И очень хотелось женщину. Девушку. Хотя эти слова еще не дооформились. Спроси Глеба тогда, что ему нужно, – и он бы без колебаний ответил: «Телку!»

Вопреки желаниям, ему приснилась мать. Теплый сон хотелось смотреть долго-долго, но пересушенный алкоголем рот не позволял даже пошевелить языком.

Глеб встал и в полной темноте, почти на ощупь, напился из горлышка чайника. Снова лег. Электронные часы со светящимся циферблатом показывали шесть. Через два часа нужно было просыпаться в институт, но очень болела голова и хотелось яблок.

2

Между тем обычная жизнь понемногу стала увлекать Глеба. Он довольно прилежно ходил на лекции и не пропускал практических занятий. Причем конспектировать лекции он привык, даже не понимая смысла написанного. Особенно если дело касалось высшей математики или физики. Основы прикладных наук, наподобие геологии и метеорологии, были, пускай и насильно, заложены в техникуме.

Бесцветная масса одногруппников к концу сентября распалась наконец на индивидуумов.

Наверное, среди них не было волков, да! Но Глеб вдруг почувствовал, что не обязательно становиться волком там, где в основной массе присутствуют обычные, нормальные люди. Даже так – становиться волком было глупо. А главное – незачем!

И к концу сентября Глеб прекратил порыкивать на новых товарищей из-под поношенной шкуры и принял некоторые из правил нового коллектива.

И только после этого увидел вдруг, что коллектив вопреки написанным другими волками правилам повернут к Глебу почему-то лицом. Ему давали переписать конспекты. Курящие делились с ним сигаретами. Пару раз даже угощали пивом…

Глеб и еще двое его сокурсников сидели на скамеечке во дворах. Кленовые листья, похожие на отпечатки пятерни, украшали пространство. Они были везде – на деревьях и под ногами. Перелетное небо еще не поблекло и светилось солнечно-голубым.

– У нас все не так, – жмурился Глеб на солнце и вопросы товарищей.

– Что не так-то?

– Да все, – загадочно произносил он, в замешательстве ногтем обдирая этикетку с пивной бутылки.

– У нас все не так, – повторял он уже с каким-то вторым смыслом. – Все не так, по-другому!

Закир появился, как и всегда, неожиданно. Сперва картонная дверь пискнула от сквозняка, потом распахнулась, впуская в нору Глеба звуки и запахи коридора. Сам Глеб сновал между плиткой и раковиной, сливая сваренный рис. То, что в общаге придется более-менее регулярно питаться, в отличие от своих соседей он понял как-то сразу.

– Привет! – бросил Закир так, будто они расстались только вчера.

– Здорово, – вместо мокрой руки Глеб протянул Закиру запястье.

– Обедаешь? – нелогично спросил Закир. Все же был уже девятый час вечера.

Гончаренко кивнул. Потом помялся и предложил кавказцу:

– Будешь?

– Да не-э, – как бы даже немного брезгливо ответил тот. Потом сел на кровать отсутствующего соседа.

Молчание с Закиром всегда казалось Глебу отягощенным. Молчание в ожидании удара или подвоха…

– Хорошо живешь! – Закир кивнул на тарелку с рисом. Потом перевел глаза на сковородку, где в золотистой поджарке терялись из виду кусочки дешевой и малогабаритной сардельки.

– Так угощайся, – предложил второй раз Глеб, еще не понимая, куда клонит неудобный гость.

– Да не-э, – повторил тот и вдруг излишне заинтересованно уставился на сохнущие на веревке под потолком джинсы, выстиранные Глебом накануне.

– Оба-а, – прищелкнул он вдруг пальцами, да так неожиданно, что Глеб вздрогнул. – Да это «Стьюмен»…

Глеб хорошо знал, что на этикетке дешевых китайских или турецких штанов стоял неизвестный ему лейбл Stillmen. И не сразу понял восторгов Закира.

– Че, Глебка, хорошо живешь? – Гончаренко впервые услышал в свой адрес «Глебка», и в этом «Глебке» ему почудилось что-то презрительное. Он даже не осознал, вопрос ли это или констатация факта.

Но слегка позабытый в Петербурге кодекс чести настоящего мужчины не позволял Глебу ответить просто и честно: «Сарделька с рисом и китайские (или все-таки турецкие?) потертые джинсы – куда уж лучше». У настоящего мужчины должны быть деньги! И, уже немного понимая, к чему идет дело, Глеб все же ответил так, как подсказывал ему неизвестно кем и для кого изобретенный кодекс:

– Нормально!

– Слушай, Глебка, дружище, – кавказский коршун стал сужать круги над потенциальной добычей, – у меня тут день рождения было…

– Поздравляю, – уныло ответил Глеб, понимая, что попался.

– Мне бы баксов двести на недельку… Потратился! Я тебе в следующий понедельник занесу. Потом пойдем еще поработаем, и весь навар тебе пойдет – поднимешься немножко! С процентами отдам!

«Еще не взял, а уже отдает с процентами!» – подумал Глеб. От того, что двухсот баксов не было, легче почему-то не становилось. Он же не мог сказать Закиру, что у него совсем нет денег. На какие-то суммы он все же живет. Тем более что сам только что задекларировал свое существование как «нормальное».