Аденауэр. Отец новой Германии

В маленькой деревушке Рендорф первые месяцы мировой войны прошли относительно спокойно. Правда, время от времени случались перебои с продуктами, особенно в холодную зиму 1939–1940 годов, стал хуже работать транспорт — вот, пожалуй, и все. В семье Аденауэров возникали время от времени свои проблемы, с войной прямо не связанные. Пауль заболел скарлатиной, а через несколько недель в Берлине ту же инфекцию подхватил старший сын Конрад — довольно странное совпадение. Макс был призван в армию, в качестве лейтенанта танковых войск он участвовал в польской кампании, а потом был переведен на голландскую границу. Рия с младенцем сперва оставалась в Менхенгладбахе, но к марту 1940 года уже готовилась тоже перебраться в Рендорф. Все четверо младших оставались дома, ходили в школу в Хоннефе. Сам глава семейства был полностью поглощен садом и изобретениями.

Увы, что касается последних, все по-прежнему оставалось на уровне хотя и оригинальных, но маловразумительных идей. К примеру, он «открыл» приспособление, при котором машинистка с помощью специального зеркальца могла одновременно видеть и текст, и клавиатуру. Беда была в том, что любая квалифицированная машинистка печатает вслепую, и ей такое хитрое устройство просто ни к чему. С другими «изобретениями» было не лучше.

Сад таких разочарований не приносил, но и в уходе за ним старший Аденауэр стал проявлять признаки некоей эксцентричности, обычной для мужчин, мягко говоря, не первой молодости. Он занашивал брюки до такой степени, что уже некуда было ставить новых заплат, притом упорно отказываясь от покупки новых. Откуда-то с чердака была извлечена старая соломенная шляпа, в которой владелец усадьбы обнаруживал некое хотя и отдаленное, но явное сходство с огородным пугалом.

Короче говоря, практически ничего не осталось от прежней властной и порой деспотической личности, которая некогда правила Кёльном как своей вотчиной. В первые месяцы Второй мировой войны перед нами — добродушный и мягкий старичок, полностью погруженный в дела своей семьи и своего хозяйства. Судьбоносные события большого мира затрагивали его как бы по касательной, если вообще затрагивали. 10 мая 1940 года, когда началось немецкое наступление во Франции, Бельгии и Голландии, Аденауэр был занят составлением письма в патентное бюро, в котором описывал свое очередное изобретение — распылитель для садового шланга. Это письмо было отправлено 31 мая — в тот день, когда в самом разгаре была эвакуация британских войск из Дюнкерка. Кстати сказать, именно под Дюнкерком был тяжело ранен его сын Макс. Пуля прошла рядом с сонной артерией, и врачи всерьез опасались за его жизнь. Отец об этом узнал, естественно, много позже: все его внимание было тогда приковано к саду — была пора цветения.

Однако война все более властно вторгалась в эту идиллию. «Мы тут особого беспокойства не испытываем. Но вот эти бедняги в Бонне уже пережили на этой неделе две неприятные ночи. Здорово бомбили речной порт в Нейсе… Мы до сих пор ничего не знаем о Максе», — пишет Аденауэр Рие 6 июня. Большая часть письма, правда, посвящена повседневным мелочам: у Гусей — сенная лихорадка, жарко и сухо, вишни будет мало, начинается клубника, расцветают розы; однако в конце письма — снова о войне. «К сентябрю Англию нужно оккупировать, иначе это придется отложить до весны» — такова его оценка стратегических возможностей для Германии.

В этом письме четко отразились его тогдашнее настроение и образ мыслей. Внешне он вроде бы полностью поглощен своими изобретениями, садом и домашними делами, однако чувствуется, что положение аутсайдера явно тяготит его. «Ощущать, что ты еще что-то можешь, и не иметь возможности что-то сделать — с такой ситуацией мне очень трудно примириться», — жаловался Аденауэр в одном из личных писем, относящихся еще к марту 1940 года.

Отлучки из Рендорфа были редкостью: в конце июня он съездил навестить Макса, который долечивался в госпитале в швабском Гмюнде близ Штутгарта, а в октябре — в Дуйсбург на похороны своего старого кёльнского приятеля, промышленника Петера Клекнера, скончавшегося в почтенном возрасте семидесяти семи лет. На Рождество вся семья вновь собралась вместе. Из Берлина приехал Конрад, из Кенигсберга — своего нового места службы — Макс; он успел не только поправиться, но и обручиться с некоей Гизелой Клейн — «очень приятной девушкой из Кёльна», как ее охарактеризовал глава семейства. Пауль благополучно окончил гимназию и готовился к поступлению в семинарию, младшие были на каникулах. Не смогли приехать только Рия с мужем.

Начался новый, 1941 год. 5 января Аденауэру исполнилось шестьдесят пять лет. День рождения отпраздновали скромно, в узком семейном кругу. Судя но его письму, адресованному Доре Пфердменгес, он все больше начал размышлять о бренности жизни и грядущем уходе в мир иной.