Аденауэр. Отец новой Германии

В свою защиту Глобке приводил ряд аргументов: он в принципе мог бы отказаться от работы над декретами, но тогда неминуемо попал бы под подозрение, а это повредило бы ему как агенту; он «надеялся на то, что нацистский режим со временем станет более либеральным»; но основным доводом был тот, что использовали и многие другие соучастники гитлеровских преступлений, — административный пресс, давивший на чиновников, не являвшихся членами НСДАП.

Прошлое Глобке несколько раз после 1945 года становилось предметом тщательных расследований, но каждый раз ему удавалось выходить сухим из воды. Аденауэр был доволен: наличия преступных умыслов в прежней деятельности этого нацистского чиновника никому доказать так и не удалось. Тем не менее его репутация серьезно пострадала. Глобке сам понимал, насколько он уязвим, и, когда Аденауэр предложил ему возглавить Ведомство федерального канцлера, он отказался и предложил вместо себя кандидатуру Ленца. Сам он занял скромную чиновничью должность в Министерстве внутренних дел. Фактически же именно ему Ленц делегировал значительную долю тех полномочий и поручений, которые в принципе входили в его исключительную компетенцию. В результате Глобке установил тесный контакт с канцлером и вскоре стал играть роль его главного и незаменимого помощника. Он отлично разбирался в механизмах власти и умел буквально впитывать в себя все слухи и сплетни боннской политической кухни. Он узнал, кто и в какой мере определяет погоду в каждой из земельных администраций, раздобыл сведения об их сильных и слабых сторонах, словом, собрал всю подноготную о каждом более или менее влиятельном лице в правительственном аппарате Федеративной Республики. Он стал глазами и ушами Аденауэра и вскоре — постоянным спутником во время послеобеденного моциона канцлера; их можно было часто видеть прогуливающимися вдвоем по дорожкам Шаумбургского парка.

Установить плотный и всепроникающий контроль над чиновничьим аппаратом правительства — это было важно, но не достаточно. Оставался еще бундестаг с его буйными и непредсказуемыми депутатами. Тут ему помогало его искусство оратора. Когда он сам подвергался нападкам с трибуны нижней палаты, то делал вид, что его это вообще не касается; но его лицу трудно было сказать, что он вообще слышит слова критики в свой адрес. Зато когда его самого во время выступления прерывали возгласами с мест, он не оставался в долгу: его кёльнский акцент становился сильнее, и он обрушивал на смельчака всю мощь своего непревзойденного сарказма. В умении овладеть парламентской аудиторией с ним мог соперничать разве только социал-демократ Карло Шмид.

Впрочем, определенные проблемы Аденауэр испытывал даже с фракций своего собственного блока ХДС/ХСС. Чтобы держать «своих» депутатов в должном повиновении, он нашел и здесь подходящего человека. Это был Генрих Кроне. Когда-то он занимал пост заместителя генерального секретаря партии Центра; в Третьем рейхе он, подобно Аденауэру, оказался не у дел и держался ниже травы тише воды. Он стал одним из инициаторов создания ХДС в Берлине в 1945 году, затем переехал на запад и в 1949 году был избран депутатом бундестага. В отличие от формального руководителя фракции ХДС/ХСС Генриха фон Брентано Кроне не имел особых политических амбиций, что в глазах Аденауэра было важным достоинством. К началу 50-х годов именно Кроне стал главным связующим звеном между Ведомством федерального канцлера и парламентом.

Оставались еще члены кабинета. Большая часть из них была доверенными людьми Аденауэра. Даже Кайзер смирился; время от времени он, правда, угрожал уходом в отставку, но поспешно давал задний ход, как только возникала перспектива, что отставка и в самом деле может быть принята. Беспрекословная покорность министров была обеспечена, и Аденауэр мог себе позволить не прибегать к откровенно диктаторским методам. На заседаниях кабинета, которые обычно проходили по средам, он позволял им свободно высказываться — правда, только но вопросам, входящим в компетенцию их соответствующих ведомств, и не растекаясь мыслью по древу. Это правило мог нарушать лишь министр финансов Шеффер, к частым и темпераментным выступлениям которого Аденауэр относился с несвойственной ему терпимостью, очевидно, понимая специфику его ведомства, интересы которого были шире других. В конце заседания Аденауэр изрекал собственное мнение, которое могло и не совпасть с тем, что отражало итоги обсуждения, но именно мнение канцлера становилось решением правительства.

Заседания кабинета обычно длились до середины дня. Даже в самые холодные дни Аденауэр требовал, чтоб окна оставались открытыми и в помещении не курили: он не понимал этой привычки, а свежий воздух он считал отличным средством против своих бронхитов. Заядлые курильщики время от времени покидали свое место, чтобы покурить в коридоре, но в основном коллеги Аденауэра по кабинету старались на время заседания побороть свою страсть к табаку.