— Отлично, — сказал я и с насмешкой взглянул на Александра. — А вот и первый ожидаемый просчет твоего сынка, дорогой братец. Я уверен, что явившись сюда, он первым делом бухнет по нам изолирующими чарами, полагая, что мы окажемся отрезанными от внешнего мира в компании его чудовищ и сотен твоих рыцарей. Ведь ты встал бы на его сторону, не так ли? Пусть ты не одобряешь его, осуждаешь его связь с Порядком, и тем не менее он твой сын… Впрочем, я понимаю тебя. Я тоже отец, у меня есть дочь, я люблю ее и готов ради нее на все.
— Мерзавец! — скорее простонал, а не проговорил Александр. — Какой же ты мерзавец, Артур!
— Это твой сын мерзавец. Ведь это он первый возжелал моей смерти. Я даже не подозревал о его существовании, а он натравил на меня чудище из Порядка. И заметь: со мной была Юнона, но Харальда это не остановило. Ради своих амбиций он готов был принести в жертву нашу мать.
— Он не знал, что она там!
— Правда? — скептически спросил я. — Ну, допустим на минуту, что он не знал. А если бы знал, это повлияло бы на его планы? Сомневаюсь… Но вот о Пенелопе он не мог не знать! — Эта мысль лишь только что пришла мне в голову, и сказать, что она взбесила меня, значит еще ничего не сказать. — Он знал, что она там! Знал — и послал Карателя с заданием уничтожить меня и всех, кто будет со мной. Ты понимаешь — всех!
Александр тяжело вздохнул.
— Понимаю, — сказал он, нервно дергая щекой. Очевидно, у него зачесался нос, но он не мог унять зуд, поскольку был обездвижен. В таких вот маленьких мучениях и заключалась большая мука парализующих чар. — Да, конечно, я понимаю тебя. И признаю, что Харальд поступает предосудительно… Но, по большому счету, все это дело рук Амадиса.
— А? — сказал я.
— Да, да! Это наш сводный братец совратил моего сына с пути истинного. Когда Харальд впервые посетил Солнечный Град, был праздник зимнего солнцестояния… Ты слышал об этом?
Я кивнул, пряча улыбку. Теперь я понял, к чему клонит Александр.
— Так вот, — продолжал он. — Харальд побывал на торжественном богослужении в Главном Храме, и те дешевые трюки в исполнении Амадиса, всякие «чудеса» и «откровения», произвели на него неожиданно сильное впечатление. Я не отрицаю, что Амадис мастер запудривать мозги простым смертным, он очень эффектен в роли жреца Митры и обладает уникальным даром убеждения, но разве мог я подумать, что МОЙ СЫН попадется на его удочку! Это не могло мне привидеться даже в самом кошмарном сне.
— Ах, друг Горацио! — сказал я.
Александр вопросительно приподнял бровь.
— Что ты имеешь в виду.
— Да так, ничего. Просто я забыл, что начитанность никогда не была твоей сильной стороной. В прозе это звучит так: даже мудрецы не в силах предвидеть всего, что может случиться. А ты далеко не мудрец. Ну да ладно. Что было дальше?
— А что дальше? Харальд подолгу беседовал с Амадисом, внимательно слушал его проповеди, штудировал вашу еретическую Книгу Пророков… Словом, когда мы снова встретились с ним, он уже был совершенно другим человеком. Он заявил мне, что нашел истинного бога, и бог этот суть Порядок… Проклятье! — Щека Александра задергалась интенсивнее, лицо его побагровело. — Я воспитал Харальда убежденным христианином, никогда прежде он не сомневался в своей вере — и вдруг такой поворот! Мало того, он не просто отрекся от Христа и принял митраизм, он пошел на прямой контакт с Порядком и сейчас, как я подозреваю, не вполне отдает себе отчет в своих поступках.
— Воистину говорят, — поддела его Бренда, — что заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет.
Александр пропустил ее колкость мимо ушей.
— Что-то ты разоткровенничался, братец, — сказал я. — К чему бы это?
— Я хочу просить тебя о милости, Артур, — резко выпалил он, и его властное, волевое лицо исказила гримаса мучительной боли. Ему было невыносимо трудно произносить эти слова, обращаясь ко мне, и все-таки он переступил через свою гордость, ибо речь шла о его сыне. Я вынужден был признать, что отец из него получился лучший, чем брат.
— О какой такой милости? — спросил я, изображая недоумение.
— Не убивай Харальда, когда он окажется в твоих руках. Пощади его, дай ему шанс исправиться. Пусть нас посадят в одну камеру, и я сумею убедить его в пагубности его предприятия. Сейчас он не хочет меня слушать, но тогда ему негде будет деться. Он выслушает, все поймет и откажется от своих заблуждений.
— И вернется в лоно святой матери-церкви, — саркастически добавила Бренда.
Как и в предыдущем случае, Александр сделал вид, что не услышал ее.
Я встал, не спеша закурил сигарету и прошелся по комнате.