Адептка, какого тлена?

– Где-то должно быть кресло-каталка, – высунувшись из кармана хламиды (и когда успел только туда перебраться?), пискнул старшенький. – Целильня же…

Что ж, в его словах был резон. И нам общими усилиями удалось отыскать деревянное, поскрипывавшее при каждом шаге плетеное кресло.

В него я попыталась посадить тело братца. Вот только когда взяла его под мышки, то с первого раза не смогла поднять. Все же сказывались усталость и полеты с водосточных желобов.

– Ты что, не хочешь меня спасать? – возмутился Мик, когда его голова второй раз стукнулась об пол.

– Я-то сама хочу, – выдохнула, вновь берясь за свою ношу. – Но вот мой организм слегка против.

– Тогда отдохни, – милостиво разрешил хомячелло. – А я постою на стреме.

Но я упрямо взялась за тело братца и с третьей попытки водрузила его на кресло-каталку. А затем достала из холщевой сумки склянку и влила ее в рот Мику.

Зелье, то самое, что изменило меня, подействовало и на братца. Медовая шевелюра окрасилась в медь, на носу проступили веснушки… Все, теперь и его не найти заклинанием. И, удовлетворенно выдохнув, я толкнула дверь подсобки и покатила кресло по коридору к лестницам – обычной и скатной.

По последней и добралась до первого этажа. И тут я услышала шаги. Успела закатить кресло за угол ровно в тот миг, когда в коридоре показались двое. И были они явно не целителями. Таких плечистых, расписанных шрамами и татуировками лекарей я не встречала. Да и вместо хламид на них были черные кожаные куртки с шипами – в таких самое то на нежить ходить, а не к пациентам.

Хотя… Наверняка об анатомии эта парочка знала немало. Особенно о костно-мышечном скелете и как его эффективнее всего ломать.

Такие мысли пронеслись в моей голове, пока я, осторожно выглядывая из-за укрытия, провожала взглядом типов. А еще что-то подсказывало, что пришли они по душу моего братца…

Едва сомнительные типы ушли, я вырулила с креслом-каталкой из-за угла, толкая ту предельно осторожно, чтобы несмазанные колеса не издали ни одного протяжного звука. И мне это даже удалось.

Зато когда мы с братцем оказались на улице, то ступицы на угнанной таратайке заголосили вовсю. Вот так, скрипя колесами (кресло) и зубами (это уже я), мы и помчались прочь от целительской. Ну, мне хотелось верить, что помчались, а не поползли под мерный такт «у-у-и-и-у-и-и».

– Давай вон туда, – ткнул лапой в сторону темной подворотни Мик, сидевший у меня на макушке.

– Так там не видно же ни демона. Думаешь, стоит? – с сомнением спросила я.

– Еще как! – заверил братец.

Я же решила, что он хомяк, ему виднее. И не потому, что сидел выше. Просто ночь – стихия грызунов. И зрение у них лучше человеческого приспособлено к сумраку.

Как выяснилось спустя четверть часа – не только у него. У растронков тоже с этим все отлично! На гнездо этих мелких полумагических паразитов мы и напоролись в приглянувшейся Мику подворотне.

Когда мне в лодыжку попыталась впиться одна из этих чешуйчатых головастых тварей, я поняла, что магия у меня все же не совсем кончилась. А вот после того, как я поджарила эту мелкую пакость, – вот тогда да, совсем.

Мелочь агонизирующе взвизгнула, в воздухе запахло паленым, а стая растронков на несколько мгновений отступила. Я же, воспользовавшись этим, поспешила вперед.

Выбежала и вытолкала коляску я на параллельную улочку, ощущая, что еще немного – и сдохну. За спиной осталась копошившаяся и возмущенно попискивающая тьма. Чешуйчатая мелюзга света не любила. Даже такого, от уличных фонарей, предпочитая залечь во мраке переулка и подождать кого-нибудь не столь прытко… жизнелюбивого, как я.

– Чтоб я еще раз доверилась тебе… – начала было я, но братец перебил:

– Слушай, Од, ты прям как пессимистка: видишь одни минусы. А ведь во всем случившемся есть и плюс: мы быстро смылись оттуда.

– Слушай. Я хотя бы вижу! И слава богам! А вот ты куда смотрел, когда завел нас в тот переулок?!

– В будущее, – ничуть не смутился старшенький. – Пытался там разглядеть что-нибудь далекое и светлое.

– В следующий раз, когда решишь так сделать, учти, что хомяки близорукие, – выдохнув, отозвалась я и покатила скрипучую коляску по брусчатке.

– Я, между прочим, нас спасти пытался… – в свое оправдание произнес братец.

Я фыркнула.

– Пытался так же, как в канун этого Новогодия попросить прощения? – съехидничала я: в тот раз мы так активно мирились с братцем, что знатно подрались.

– Слушай, ты мне тот реферат будешь до самой смерти припоминать? – насупился Мик.

– И после тоже, – заверила я. – Я над этой работой, к слову, корпела целый месяц. А осталась без зачета.

– А я без девушки, – припомнил братец мою месть за залитые кофе – так, что и не восстановишь, – листы. – Чтоб ты знала, я Сальму тоже месяц обхаживал.

– Ну я же не знала, что она такая впечатлительная и испугается даже не сквыги, а ее фантома…

– И послали небеса сестру-ведьму… – простонал хомячелло.

– Бестиолога, – поправила я.